Совсем другая тень
Шрифт:
— Точно? — сказал Рахманов.
— Точно. Фамилия его… Как же его фамилия?.. Зовут его Иван Федорович, а вот фамилия… Как же фамилия?.. На «шэ»…
— Шеленков?
— Шеленков. — Участковый положил снимок. — Занимаетесь им?
— Пока нет. Но, похоже, буду. Давно он здесь у вас? На Сенеже?
— Ну, не очень. Года три. Да, примерно так. Раньше работал на дальнем конце озера. В пансионате. А недавно сюда перебрался. В «Рыболов Сенежья». В прошлую осень.
— И что
Участковый пожал плечами:
— Что о нем скажешь… Вроде, тихий человек. Занимается своим делом. Спокойный, вежливый. Не пьет. В смысле, пьяным я его не видел. Насчет браконьерства тоже не замечен. Вообще-то, он пожилой.
— Семья?
— Одинокий. Знаю точно, поскольку он там и прописан. На базе.
— Давно его видели?
— Признаться, давно. Последний раз, чтобы не соврать… Кажется, в июле. Да, в июле. Он тогда еще в отпуск собирался.
— Насколько я знаю, там есть еще сторож. На этой базе.
— Есть. Голиков Николай Иванович. Ну, он давно на Сенеже. Лет десять, если не больше. Еще и базы этой не было, а он уже работал.
— И как он себя проявил?
— Голиков-то? Этот-то проверенный человек. Я его хорошо знаю.
— Тоже одинокий?
— Да нет. Правда, жена у него умерла. Но здесь, в Солнечногорске, дети, внуки. Так что живет он на два дома. Зимой в городе, остальное время на озере. У вас что — подозрения насчет Голикова?
— Если честно, больше подозрений у меня набирается насчет Шеленкова.
— Насчет Шеленкова?
— Да. Что же касается Голикова… Меня интересует: мог ли он войти в сговор с особо опасным преступником?
— С особо опасным преступником?
— Именно. С особо опасным преступником.
— Этот особо опасный преступник… — Участковый мотнул головой. — Уж не Шеленков ли? А?
— Может и Шеленков.
— Ясно дело. Раз его портрет размножается.
— Так что вы думаете насчет Голикова? Можно ему верить?
— Теперь уж и не знаю. — Участковый полол плечами. — Но все же думаю: не пойдет он на сговор с преступником. По-моему, Голиков — человек честный. Да и у всех на виду.
— Какие у вас с ним отношения? Лично?
— Нормальные. Все ж какой год толчемся рядом на Сенеже.
— Мне с ним нужно поговорить. Поможете? Я здесь на машине.
— Конечно. О чем разговор.
Минут через пять, попетляв вдоль берега, «уазик» затормозил у ворот «Рыболова Сенежья». Когда Рахманов вместе с участковым Маркиным подошел к ограде, на металлическую сеть, как и в прошлый его приход, бросилась привязанная к проволоке немецкая овчарка.
Рахманов посмотрел на Маркина:
— Собака-то злющая. А?
— Молодой еще, что с него взять. Раньше
— Куда ж она делась?
— Околела. Николай Иванович жаловался: пристрелил кто-то, — ответил Маркин и крикнул: — Эй! Есть кто? Николай Иванович, гости к вам! Ау!
Собака, охраняющая «Рыболов Сенежья», интересовала Рахманова и раньше, но лишь из-за поисков несоответствий в показаниях Лотарева. Теперь же выясняется, что собака здесь другая, а старую пристрелили. Когда, почему?
— Пристрелили? — Рахманов следил, как Дик исходит злобным лаем.
— Ну да. Летом. — Маркин посмотрел на Рахманова. — У нас тут бывают такие вещи. Люди ж разные.
Из-за домика вышел Голиков. Увидев Рахманова и Маркина, приказал собаке:
— Дик, молчать! Лежать! Тихо! — Пригласил: — Проходите. Ворота открыты.
— Как жизнь, Николай Иванович? — спросил Маркин. — Никто не обижает?
— Миш, кто меня обидит? Я сам кого хочешь обижу. Проходите, проходите, здесь поговорим.
На территории базы, пожав руки Рахманову и Маркину, спросил:
— По-моему, Андрей Викторович? Не ошибся?
— Не ошиблись.
— Пройдем, ну хотя бы на ту же скамейку. Вы ведь, наверняка, снова что-то хотите узнать?
— Верно, хочу. Давайте пройдем…
— Я, наверное, на бережку посижу? — сказал Маркин, когда они остановились у скамейки. — Вон там, у причала? Да, Андрей Викторович? Если что, позовете.
— Хорошо.
Маркин ушел к причалу.
Усевшись рядом с Голиковым, Рахманов спросил:
— Николай Иванович, заведующий ваш еще не вернулся?
— Заведующий? — Голиков поднял камешек, отшвырнул. — Пока нет.
— Вы ведь хорошо его знаете?
— Ну, знаю. Год все же вместе на базе. Часом, с ним не случилось ли чего? Он ведь третий месяц из отпуска не выходит?
— Признаться, я у вас хотел спросить, почему он не выходит. Не знаете?
— Откуда? Пропал, как говорится, с концами. Я уж беспокоиться начал.
— Вообще-то, вы могли бы сказать мне о пропаже Шеленкова раньше — при нашем первом разговоре.
— Раньше? — Голиков покачал головой. — Вы же в прошлый раз ни словом не заикнулись о Шеленкове. Интересовались каким-то художником. Что ж мне лезть, если меня не спрашивают?
— Так ведь пропал человек. Я бы, например, беспокоился.
— Теперь и я беспокоюсь. Тогда же, когда вы приезжали, думал обойдется.
— А что вы о нем скажете? Что это за человек?
— Шеленков-то? Человек он неплохой. Правда, молчун. Бывает, за весь день слова не вытащишь. Это есть. Но ладить с ним можно.