Совсем другое небо (сборник)
Шрифт:
Лацо Гомбара положили в горнице, приготовленной для него старой Марциновой. Старуха задернула занавески, хотя окна выходили в сад. На стол поставила свечки и зажгла их. Мужу Магдалены нужно было уходить. Утром ему надо было успеть на службу, и теперь он, не заходя домой, направлялся прямо на станцию, до которой предстояло пройти приличное расстояние. Он сказал, что пришлет Магдалену и врача, и предупредил, что доктор может выглядеть как угодно, пусть это их не смущает. Доктор выпишет свидетельство о смерти и скажет, что необходимо достать для лечения их раненого товарища.
Старуха оставила Гомбара в горнице. Выходя,
Старуха Марцинова продолжила ее работу. Она раздела раненого, сняв с него все, что когда-то было формой солдата, прикрыла его толстой льняной простыней и пошла к печке. Открыла дверцу, поворошила угли, подложила несколько сухих поленьев и раздула огонь. Через минуту в печке загудело пламя. Вода в большом чугуне стала подогреваться. Марцинова молча ходила по кухне в самодельных домашних туфлях и готовилась оказать раненому первую помощь. Она все делала очень тихо. Для этого у нее были свои причины, а именно: не разбудить Йоланку; больному нужен был покой, а мертвому Гомбару — уважение. Морщинистое лицо ее было сосредоточенно: эти, морщинки заключали в себе объемистую книгу, в которую жизнь долго вписывала разные эпизоды.
Она хлопотала возле раненого больше часа. В бельевом шкафу нашла куски полотна, застиранные настолько, что они стали тонкими, как шелк. Потом вскипятила и тщательно процедила чай. Правда, чай выглядел не слишком привлекательно, но, по ее мнению, это было несущественно. Несколько раз она подходила к окну, проверяя, не видно ли чего снаружи. Время от времени задумчиво смотрела на молодого человека с землистым лицом, которого привезли из леса. Старуха смотрела так, будто хотела докопаться до самой сути.
Катарина попыталась незаметно выскользнуть из кухни, но старуха все равно увидела ее юбку в закрывающихся дверях. Наверняка Катарина пошла к Лацо. Боже!.. У старухи на глаза навернулись слезы. Нет, нелегко будет Катарине. И Йоланке очень нужен отец.
Она с минуту колебалась, а потом вышла вслед за Катариной. Та стояла у двери в большую комнату, опершись о косяк.
— Катарина, что ты здесь стоишь? Иди ложись в мой чулан. Хоть там и холодно, но зато немного отдохнешь. Здесь можно простоять и до утра, а толк-то какой?
Проскрипели двери чулана, и наступила тишина. Старуха пыталась уловить, когда заскрипит кровать. Но кровать не скрипнула. Как же это так? Под нею кровать просто стонет, когда она переворачивается с боку на бок в ожидании сна. Катарине нужно хорошенько поплакать, облегчить душу. Но, видно, нет
В такой молитвенной позе она простояла несколько секунд, а потом вернулась на кухню. За столом спала Йоланка, уронив голову на руки. В постели внучки осталась вмятина. Вдруг что-то напугало старуху. Она повернулась и потихоньку подошла к раненому пареньку. Он как будто бы спал, но его лицо не было лицом спящего человека. На нем запечатлелись только боль и долгий путь лишений и испытаний мужества. Марцинова села рядом с ним и стала на него смотреть.
Так ее и нашел утром доктор. Марцинова сразу определила, что доктор действительно какой-то странный. Перед нею стоял человек небольшого роста. На чем же он приехал? Ведь возле дома не было никакой повозки. Пальто его наверняка сменило нескольких хозяев. Однако все в его одежде было подчеркнуто чистым. Особенно чистыми казались руки с тонкими прозрачными пальцами, будто вылепленными из алебастра. На носу красовались стекла в оправе из стальной проволоки, сквозь которые смотрели серые испуганные глаза. Да, у зятя Саболчика странные знакомые. А вдруг он поможет? Доктор с беспомощным видом долго стоял над раненым с землистым лицом. Видимо, он о чем-то размышлял, и мысли его были невеселыми.
Только для того, чтобы нарушить молчание, Марцинова спросила:
— А что, если отправить его в больницу?
— Нет, это уже не поможет.
— Нет? Почему, пан доктор?
— Поздно. Странно, что он еще живет. У него были какие-нибудь бумаги?
— Нет, мы ничего не нашли. Его вещи здесь. Будет время, выстираю все и сложу.
— Я бы хотел знать, сколько ему лет. Видимо, он молод. По-моему, это совсем молодой паренек. Он еще жив только благодаря своей молодости.
Старая Марцинова кивнула, но уже не слушала доктора. Ей вдруг стало мучительно жаль и раненого паренька на кровати, и этого доктора. Старухе неожиданно стало ясно, что у доктора тоже нет дома. Он, видимо, из тех, кто каждую минуту может оказаться в другом месте. Кто знает, где те четыре стены, в которых встречала его жена или мать?..
Между тем доктор сел за стол и выписал какое-то лекарство. Он сказал, что ее зять обязательно достанет его. Потом доктор дважды повторил, как давать лекарство.
— Это… — искал он нужное выражение, — сильное лекарство! — Марциновой показалось, что он хотел сказать: дорогое. После минуты колебаний он добавил: — Должно помочь, обычно помогает… — И пошел в комнату, где лежал Гомбар. Вернувшись, сказал Катарине, делая ударение на каждом слове: — Похороните его как можно скорее… Лучше всего — еще сегодня ночью. Заплатите могильщику.
Это прозвучало то ли как предупреждение, то ли как предостережение. Катарину затрясло как в ознобе. Потом доктор уселся к столу и заполнил свидетельство о смерти Лацо Гомбара, написав, что тот умер от воспаления легких. Катарина заметила, что у него несколько таких бланков. Только теперь она поняла, как доктор рискует, находясь под их крышей. Поняла, что в опасности находятся и она, и мать, и Йоланка, пока не будет погребен Лацо. Собственно, речь ведь шла не об одном только Лацо.
Доктор ушел. Старуха Марцинова сцепила пальцы и умоляюще взглянула на небо, хотя прекрасно знала, что никто ей не поможет. Она чувствовала, что теперь, именно теперь, в эти дни, она особенно нужна здесь.