Совсем другое небо (сборник)

Черный Иван

— Что бы ты… — проговорил вдруг худой, — что бы ты сделал… на моем месте? — Он спросил по-русски, и это были первые русские слова, произнесенные на этом шоссе.

Казалось, он не дождется ответа, но седой все-таки открыл рот:

— Не так много осталось… что мы еще можем сделать… — сказал он.

Спотыкаясь, побрели они дальше. Внизу, на дне лощины, куда они спускались, блестело зеркало пруда. Из-за горизонта виднелась верхушка деревенского костела. По левую руку почти к самому шоссе подступал лес.

… Глаза худощавого были воспалены от жара,

в мозгу проносились видения, с которыми он не мог совладать. Он прыгает через ров… Мчится по вспаханному полю… Продирается сквозь молодые посадки… Бежит меж высоких деревьев, а за спиной гремят выстрелы… Он останавливается только наверху, на горе… Он оборачивается и слушает… Тишина… Абсолютная тишина… Он хочет идти дальше, но вдруг видит женскую фигуру, бегущую ему навстречу по лесной дороге, раскрыв объятия… Мамочка! Мамочка!.. Кто-то трясет его. Шепчет ему в ухо русские слова… Он открывает глаза… Что это? Неужели они сошли уже вниз, на дно лощины?..

Почтальон Пелишек в это время всегда возвращался из районного центра. Колонну он увидел еще издали.

— Благослови господь, — приветствовал он двух охранников в серых шинелях, по виду крестьянских парней. Ответа он не ждал. Он проехал вперед и там, у головы колонны, спрыгнул с велосипеда, будто не мог преодолеть крутой подъем шоссе. — Держитесь, — проговорил он. — Скоро конец. Конец войне. Война капут. А вы сейчас придете в нашу деревню. Здесь уже чешская деревня. Чехи… Вам дадут еды. Уже недалеко…

Охранники сзади закричали, что говорить с пленными запрещено, замахали руками.

Пелишек вскочил на велосипед.

— Всего один километр, — сказал он.

И тут произошло нечто такое, от чего он сразу забыл, что надо крутить педали.

— До вашей деревни один километр, а до нашей — целых три, пан Пелишек, — произнес вдруг длинный, худой паренек с воспаленным взглядом, шедший в первой паре.

Он произнес это по-чешски, и почтальон посмотрел на него, вытаращив глаза. От изумления он чуть не упал с велосипеда.

А теперь представьте себе, как Пелишек помчался на велосипеде. Перед почтой он резко затормозил, вбежал внутрь, но тут же возвратился. Без сумки. Вновь вскочил на велосипед. Из дверей почты выбежал почтмейстер, что-то крикнул вслед Пелишеку, но того уже и след простыл. Почтмейстер беспомощно махнул рукой и исчез в здании почты, но тут же вышел в пальто, запер двери и мелким, старческим шагом заспешил по деревенской улице. А Пелишек был уже далеко за деревней. Он изо всех сил жал на педали, поднимаясь вверх, потом свернул и сломя голову помчался вниз по склону к речке.

Но вернемся в деревню. Из домов вдруг повалил народ. Все бежали туда, где показалась голова колонны. Охранники взяли винтовки в руки, приклады прижали к боку. Охраннику, шедшему впереди, досталось больше всех. Вокруг него собралось полно парней, которые на ломаном немецком языке пытались в чем-то его убедить. Сейчас апрель сорок пятого года, говорили они, и об этом не стоит забывать. Они не требовали ничего невозможного, а только просили разрешить накормить

пленных, просили дать немного им отдохнуть. Охранник крутил головой. Тогда они повысили голос и начали вырывать винтовку у него из рук. Солдат, поняв, что не сможет настоять на своем, согласился, но с условием, что все пленные разместятся в одном месте, куда не будут иметь доступ гражданские лица, и что через полчаса им будет обеспечен беспрепятственный уход…

Через речку вели узенькие мостки. На том берегу среди ольх пряталась маленькая деревенская лесопилка. Пелишек въехал во двор, бросил велосипед и ворвался в сарай, где стояла механическая пила. Оттуда доносились удары молота.

— А, пан Пелишек, — произнес откуда-то из сумрака хозяин лесопилки. — Добро пожаловать дорогому гостю…

— Янек!.. — крикнул Пелишек. — Янек здесь!

— Какой Янек? — спросил хозяин.

— Да брат же твой, дружище! — затряс его почтальон.

* * *

Пленные уселись на вытоптанном скотом мокром участке загона, где им наспех набросали несколько охапок соломы.

Они открывали свои полотняные мешки, зачерпывали там горсть гнилого овса и осторожно, стараясь не потерять ни зернышка, несли овес ко рту. У ограждения столпилась вся деревня. Видя, как худые мужские руки зачерпывали горстями овес, люди не могли сдержать слез. Они передали в загон продукты — куски хлеба, булки, сахар. Те, кто ничего не прихватил с собой, бежали домой и там спеша открывали кладовки и тайники.

Худой паренек из первой пары механически откусывал от куска хлеба. Он уже, видимо, не отдавал себе отчета в том, что ест. У него, наверное, началась лихорадка. Он весь дрожал и глазами искал кого-то среди людей за барьером. Потом вдруг перестал жевать, рука его с хлебом бессильно упала на колени. Это произошло в тот момент, когда среди людей за барьером появился Пелишек, а рядом с ним — лесопильщик…

А теперь про машину… Совершенно обыкновенный, весь залатанный, потрепанный военный грузовик. Никто в деревне еще не знал о его существовании, но машина уже была почти здесь. Она как раз миновала камыши у берега пруда и приближалась к деревне как грозовая туча. Под тентом развалились три солдата. Чему-то смеются. В кабине офицер. Офицерик. Очень маленького роста. Такие из-за своего комплекса неполноценности хуже всего…

Янек, не спуская глаз с охранника, постепенно продвигался сантиметр за сантиметром ближе к барьеру. Дальше уже нельзя. Может, это все… лишь сон?..

На задах деревни прохрипел грузовик. Вся деревня обернулась на рев мотора. Из машины выскочил офицер. Охранники замешкались. Пленные перестали есть. И Ян тоже… смотрел… И в эту минуту руки брата как клещи схватили его и перетащили через барьер. Вокруг Яна выросла стена незнакомых людей. Расплывающихся лиц. Кто-то тряс его. Нет, не тряс — это с него стаскивали тряпки. Он почувствовал на ногах что-то холодное и твердое и не сразу понял, что это сапоги. Кто-то накинул ему на плечи плащ почтальона, нахлобучил на голову почтовую фуражку…