Совсем другое небо (сборник)
Шрифт:
Но пора уже и подойти к своей так называемой истории, которая, собственно, произошла только потому, что я кое-что недооценил. Иначе все бы кончилось нормально.
Десять или двенадцать лет назад я был командиром звена «мигов» и, естественно, страшно гордился этим. Мои зеленые салажата и думать не могли, чтобы я в чем-то мог опростоволоситься. Это была та самая излишняя уверенность, игнорирующая мелочи, которые в один прекрасный день могут стать очень важными.
Авиация тогда была совершенно другой. Что там ни говори, а в молодости все-таки мы ко всему относимся более легкомысленно. Мы были тогда такими же молодыми, как и техники, обслуживавшие наши «миги». И
Борьба с природой для меня заключалась тогда в трех словах: пилот, машина, воздух. Мне и в голову никогда не приходило, что однажды мне придется бороться за жизнь на земле, что я буду при этом лежать на животе, как какой-нибудь пехотинец, и радоваться тому, что еще дышу.
Вот как это случилось.
— Товарищ поручик, — сказал я тогда, — приготовьтесь к зачетным полетам по высшему пилотажу.
— Есть, — ответила «тройка».
Это был поручик Рашка, которого я немного недолюбливал за то, что иногда из-за него снижали оценку всему звену, скажем при проверке слетанности. Как нарочно, он не раз запаздывал занять свое место в строю звена.
Я заметил, что некоторые пилоты, услышав мой приказ, многозначительно посмотрели на часы. Да, до зимних сумерек оставалось всего лишь два часа. Но мне хотелось сразу «покончить» со всем звеном: «единицу» и «двойку» я уже проверил, так что оставался один Рашка.
Когда мы шли к «спарке» с парашютами, бьющими нас сзади по икрам, я заметил, что Рашка надел летний комбинезон. Я даже покраснел немного от такой дерзости: ведь стояла зима и он должен был надеть зимний комбинезон. Меня немного успокоило то, что на ноги он обул кожаные сапоги на меху. Я не сделал ему замечания, так как сам тоже надел летний комбинезон и, кроме того, на ногах моих красовались летние туфли. Как-никак я был командиром, а он, как известно, не критикуется подчиненными и может себе, следовательно, кое-что позволить. Впрочем, кто бы стал интересоваться такими мелочами? «Это — последний полет, — думал я. — Сделаем несколько маневров и, самое большее, через двадцать минут сядем, а спустя еще тридцать минут уже будем смотреть телевизор…»
Мы стартовали, и Рашка взял курс на Поляну. В этом районе мы совершали учебные полеты. Заснеженные горы сверху казались сказочно красивыми. Когда мы прибыли в нужный район, я спокойно сказал:
— Все в порядке! Начинай.
Я подтянул ремни и стал контролировать работу своего пилота. Все шло хорошо. Его маневры были плавными, без излишних перегрузок, рывков и дерганий ручки управления, движения — скоординированными. Мысленно я уже поставил ему оценку и начал позевывать, глядя на голубоватые конусообразные вершины. За день полета они мне уже порядком надоели.
Неожиданно что-то заставило меня напрячь слух, после чего я сразу посмотрел на прибор, показывающий обороты двигателя. Обороты падали. Я моментально взял управление на себя и перевел самолет в горизонтальное положение. Установив направление и высоту, левой рукой подвинул ручку газа вперед. Но обороты продолжали падать.
«Спокойно!» — мысленно сказал я сам себе, но мой голос прозвучал несколько нервозно, когда я отдал приказ:
— Включи изолирующий вентиль!
— Включен, — через несколько секунд раздался в моих ушах голос Рашки.
Я снова вперил взгляд в тахометр. Обороты падали!
«Высотомер!» Мои глаза быстро побежали по приборам. Сейчас я уже не могу точно сказать,
— Катапультироваться! — сказал я Рашке и, подтянув ноги, поставил их на ступени катапультного сиденья.
— Понял! — прозвучал голос Рашки в моих наушниках.
Действовал почти автоматически: сбросить фонарь, взяться всеми пальцами за ручки катапультного сиденья. Ба-бах! И я уже снаружи. Мощный пиропатрон, взорвавшийся подо мной, выбросил меня вместе с сиденьем из самолета. Очнулся я быстро и раскрыл парашют раньше, чем это сделал автоматический прибор. И сразу услышал шум воздуха: недалеко от меня падало на землю сиденье.
Я посмотрел наверх. Надо мной шелестел белый купол, находясь под которым я беззаботно спускался на землю.
«Рашка, где он?» — мелькнуло в голове. Я осмотрелся. Его парашют покачивался примерно в двух километрах от меня. Я вздохнул с облегчением. Живы!
Но именно в эту минуту я почувствовал в ногах, от самых ступней до колен, острую боль. Подняв ноги поближе к лицу, я начал их рассматривать, хотя это нарушало балансировку. Лямки парашюта высоко задрали штанины моего комбинезона, и теперь у меня перед глазами светились белые голени ног. Мороз вгрызался в них, будто острый нож в дерево.
Однако у меня не было времени раздумывать, что на мне надето и что следовало бы надеть. Я взглянул вниз. До толстой белой перины мне оставалось пролететь примерно полторы тысячи метров. Я осмотрел местность, и лицо мое застыло больше от страха, чем от мороза. До ближайшей деревни было километров восемнадцать, а может, и все двадцать. Впрочем, какая разница. В туфлях, силоновых носках, легком комбинезоне, под которым были только тренировочный костюм и тонкий пуловер, мне туда никогда не добраться…
Я посмотрел вертикально вниз — вот оно, спасение! Прямо подо мной обозначилась квадратная вырубка, посреди которой стоял дом. Я начал искать глазами Рашку, но тот уже исчез в долине. Ветер сносил меня к опушке леса, где росли высокие ели. Я начал тянуть за стропы и надежде изменить направление. Несколько раз они выскальзывали у меня из рук, причиняя нестерпимую боль в ладонях. Потом выскользнувшая стропа рассекла мне перчатку, в результате на руке образовалась длинная кровавая мозоль. Но я не сдавался, хотя все мои попытки были тщетными. Парашют нес меня на темные вершины деревьев, а ветер, острый как бритва, обшаривал меня со всех сторон, как преступника. Его ледяные порывы грозили неминуемой гибелью.
Но это было только начало.
Через мгновение я инстинктивно прижал ноги к телу, закрыл лицо локтями и приготовился к встрече с деревьями.
В момент удара об дерево раздался сухой треск. Одна из толстых ветвей сильно ударила мне по ноге. За шиворот посыпались снег и хвоя. Через секунду полет между ветками после сильного рывка неожиданно оборвался. Я открыл глаза и пошевелил руками и ногами. Никакой боли я не чувствовал, только пощипывал мороз.
«Все в порядке! Парашют зацепился за Дерево», — отметил я и привычным движением хотел разомкнуть замок парашюта, но, к счастью, взглянул перед этим вниз. Рука моя остановилась на полпути: я висел метрах в восьми — десяти над сугробами и подо мной было еще несколько толстых веток. Если бы во время падения я на них налетел, то они непременно бы выдержали, но я — едва ли. Мне ничего не оставалось делать, как добраться до ствола, освободиться от парашюта и слезть на ветку, расположенную ниже.