Союз-77. Книга-1. Теория заговора
Шрифт:
– Ты хороший парень, сказала она, но… немного легкомысленный. Потасовки, танцы, веселье… Знаешь, в жизни есть вещи и поважнее.
– Правда? – прошептал я и прищурился. – Расскажешь мне о жизни и о серьёзных вещах?
Я приблизился ещё чуток и заметил, как тут же расширились её зрачки. А-а-а… заволновалась! Я улыбнулся. Она мне нравилась. И своей детской серьёзностью и… Я чуть наклонил голову и почувствовал, не увидел, а почувствовал, как приоткрылись её губы. И…
– Гриша! – вдруг раздался над моим ухом требовательный голос. – Белый танец.
Я обернулся. Ну, конечно, кто же ещё…
6. Эти глаза напротив
Рядом с недовольно-требовательным видом стояла Ляля Клюева. И это при том, что у нас с ней ещё ничего не закрутилось, она только забросила крючок с наживкой и даже ещё не подсекала.
– Ляль, – нахмурился я, —извини, я устал, давай в другой раз, пожалуйста.
Глазами я подал чётко читаемый невербальный сигнал «женщина, я не танцую».
– Нельзя отказываться, – отстранилась от меня Люся. – Белый танец – это закон.
– Вот именно, – прищурилась приглашающая сторона. – Закон. Иди-ка сюда.
Пела Пугачёва. Мне нравится, что вы больны не мной…
В тему блин. Я положил руки Ляле на талию, на косточки и медленно колыхался в такт голосу Аллы Борисовны. Ляля тоже была стройной, но, в отличие от Люси, её стройность была худой, казалась холодной и даже несколько чрезмерной, намекая на полное отсутствие телесности, и, стало быть, страсти и любовного темперамента. Жаль, что в молодости я понимал далеко не все намёки.
– Вот значит, ты какой, – поджала губы Ляля, вглядываясь мне в глаза. – Не ожидала.
Расстояние между нами было достаточным, чтобы видеть лица друг друга. Её мне прижать не хотелось.
– А ты чего-то ожидала, Лялечка? – с интересом поинтересовался я.
– Сколько раз говорила, не называй меня Лялечкой! Что за плебейство!
Вообще-то, чего она ожидала было хорошо мне известно – восхищения, вздохов, сомнений, страданий, уверений, признаний и лобызания следов. Весь этот детский сад, устроенный ею когда-то со мной, сейчас меня вообще не интересовал, и единственная причина, по которой я с ней танцевал, заключалась в том, что я никогда не считал себя хамом и не хотел её травмировать и отшивать в грубой форме. Впрочем, что я говорю, травмировать Лялю. Я даже улыбнулся, от этой мысли, но тотчас спрятал улыбку.
После всех её фортелей, мотаний кишок и нервов, высокомерия, сцен, попыток вызывать ревность и дешёвых интрижек, повторять свои ошибки молодости я не собирался, даже гипотетически, даже в самом страшном бреду и в самой дикой проекции моего прошлого. Да об этом даже нелепо подумать было.
– Хотя бы элементарной порядочности, – с чувством воскликнула она. – Вот, чего я ожидала!
– Пожалуйста, только не объясняй, – попросил я, – хорошо?
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной – и не играть словами,
И
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится ещё, что Вы при мне
Спокойно обнимаете другую…
Последние две строчки я мысленно добавил от себя, по памяти из Цветаевского первоисточника. В песне их не было.
– Ну, знаешь, если такие вещи ещё и объяснения требуют… – нервно засмеялась моя бывшая возлюбленная.
– Как раз нет, – кивнул я. – Не требуют. Слушай, Ляля, ты умная, красивая, утончённая и вообще, сладостная мечта всех существ мужского пола. Давай так, пока между нами ещё не случилось ничего непоправимого, пока ты не бросила к моим ногам цвет своей невинности и не загубила юность на то, чтобы пытаться осчастливить такого непроходимого идиота и неотёсанного солдафона, как я, совершенно бесперспективного, грубого и неинтеллигентного, чтобы не приходилось сгорать от стыда в обществе за мои мужланские шутки… что ещё-то? А, пока я не обнюхал каждую юбку в радиусе ста километров и не начал прикрываться командировками для сокрытия пошлых адьюльтеров, давай с тобой остановимся.
Она молча хлопала глазами, пока я цитировал её же саму из недалёкого будущего. Каждое из этих слов я слышал от неё много раз и, возможно, они уже сейчас вызревали в её головке. Мы остановились, но Пугачёва не останавливалась и продолжала рвать отношения невзирая ни на что.
За наши не-гулянья под луной,
За солнце не у нас над головами,
За то, что Вы больны – увы! – не мной,
За то, что я больна – увы! – не Вами…
Только «увы» я бы заменил на «ура»…
Ляля сбросила мои руки со своей осиной талии, отстранилась и залепила мне пощёчину. Почти. Особого эффекта добиться не удалось, поскольку я успел уклониться.
– Ты… – зло прошептала она, на глазах превращаясь в ужасную фурию, – предатель и… бесчестный подонок! С этой минуты не смей приближаться ко мне и даже не думай просить прощение. Ты… ты мизинца моего не стоишь! Видеть тебя не желаю! Бабник!
Блин… кажется, я её всё-таки травмировал. Ничего теперь не поделать. Надо конечно было как-то поаккуратней, барышня, всё-таки, натура тонкая. Ну… или почти тонкая. А с другой стороны, что ещё можно было сказать?
– Не поладили? – раздался рядом голос Люси.
– Ну, типа, – хмыкнул я.
– Печально. Это что… твоя девушка?
Я фыркнул, не сдержался, но промолчал.
– Легко рубишь связи…– покачала она головой.
– Не стоит делать поспешные выводы, – пожал я плечами.
– Ну, это дело не моё, я просто попрощаться хотела. Завтра вставать рано. Ладно, классно ты эти штуки делал.
– Лунную походку? – спросил я.
– Ага, её. Ну, пока.
– Подожди, я тебя провожу.