Союз двух сердец
Шрифт:
— Я знаю, что задавать такие вопросы не принято, но… правда, что твоя свадьба была заключена по расчету? — спросила Тамао на правильном английском, хотя и с сильным акцентом.
Нора не собиралась обсуждать подобные темы с незнакомым человеком.
— Не понимаю, о чем ты.
Но от собеседницы не так-то просто было отделаться.
— Ходят слухи, что свадьба стала платой за сохранение сети магазинов, принадлежащих твоей семье.
— Пусть себе ходят. Просто Сейджи сделал мне предложение, а я согласилась.
— Уверена, Харуко Наканиши
У Норы засосало под ложечкой, когда она представила Сейджи и Харуко вместе. Но она и виду не подала.
— Ну а ты? — спросила она невозмутимо; казалось, ничто не могло выбить ее из колеи. — Ты тоже была его любовницей?
Тамао стоило усилий скрыть свое удивление такой прямотой. Она кивнула с печальной улыбкой.
— Была, до Харуко.
В эту самую неловкую минуту появился Сейджи. Он спросил у Норы, не желает ли она все-таки попробовать запустить птицу в небо.
— Не будет никакой крови и вывернутых кишок, этих атрибутов настоящей охоты, если ты того не хочешь, — убеждал он ее.
Нора решила не показывать своей осведомленности о его прошлом. Ей также не хотелось оставаться наедине с Тамао и продолжать эту затянувшуюся беседу. Так что она согласилась. К ее удивлению, маленький воробьиный ястреб был послушен.
Теперь я понимаю принципы Сейджи, думала Нора, когда запускала ястреба, который потом возвращался к ней и заглатывал кусочки говядины. Он приручает меня так же, как своих птиц. Она не представляла, как сможет остаться в Японии навсегда, но жить дома, в Америке, без Сейджи тоже не сможет. И окончание года их совместной жизни ничего, кроме боли, не принесет.
Нора покосилась на Сейджи. У него был явно довольный вид. Наверное, гордится тем, как мужчины с должным почтением восхищаются ею. Видимо, ее готовность укротить хищную птицу и те несколько японских фраз, что она знала, произвели на них впечатление.
К вечеру все собрались на веранде отдохнуть. Сидели, потягивая пиво «Саппоро». Сейджи был неизменно внимателен к Норе, и она успокоилась. Твое замужество началось не с любви, хотя и могло бы, сказала себе Нора, в то время как Сейджи произносил тост за дружбу. Его развлечения с Харуко и Тамао — в прошлом. Будь все по-другому, Тамао с радостью просветила бы ее.
Для любования луной было еще слишком светло. Поэтому они сели за легкий ужин, приготовленный из местных деликатесов. Кое-что принесла женщина, жившая поблизости. Харуми приготовил поднос с нежной горной зеленью, рыбой из речушки неподалеку и тонких ломтиков овощей, погруженных во взбитое тесто и обжаренных в масле. Получилось очень вкусно.
Дом Сейджи не мог вместить всех гостей на ночь. Поэтому, к радости Норы, чета Наканиши, а также Тамао со своим спутником уехали. До Киото было неблизко, и им пришлось выехать до появления луны, чтобы вернуться домой не очень поздно.
Когда бывшие любовницы скрылись
Наконец луна взошла полностью, отражаясь в водоеме. Все переоделись в кимоно, вынесли подушечки и уселись вокруг пруда. Харуми принес сакэ и разлил его в маленькие пиалы. Где-то заухала сова. Хотя воздух был прохладным, с болота доносился стрекот насекомых, словно напоминая о наступающем ненастье осени и уходящих щедротах лета.
Некоторое время все молчали. Луна плыла в собственном блеске, оставляя серебристую дорожку над прудом.
Сейджи попросил Масамицу Ирияму, самого старшего из них, начинать. Седеющий, в очках, японец почтительно склонил голову. Он выбрал стихотворение японского поэта Басё. В классическом трехстишии тонко сопоставлялись две такие несоединимые вещи, как сияние осенней луны и червь, прогрызающий ход в белесом плоде каштана.
Последовало продолжительное молчание. Очевидно, каждый размышлял о луне и прочитанном трехстишии. Затем декламировала художница Кунико, жена Масамицу. Она выбрала стихотворение Иссы, в котором говорилось об улитке в лунном свете.
Потом выступил последний гость, Тору Танизаки, молодой одаренный архитектор, по чьему плану будет возводиться здание для компании Сейджи в Дании. Он продекламировал трехстишие Бусона о цветущей сливе, что в лунном свете походит на голое, запорошенное снегом дерево.
Нора день за днем совершенствовалась в языке, но не могла еще уловить все оттенки и понять смысл. И всякий раз Сейджи вполголоса переводил ей.
В простых трехстишиях отражались горечь и сладость понимания того, что красота природы непостижима и преходяща. Эти трехстишия напоминают мне год нашего брака, который промелькнет слишком быстро, подумала Нора, украдкой бросив взгляд в сторону Сейджи.
Сначала она думала, что те двенадцать месяцев, которые она отдала ему, будут тянуться вечно. А теперь боялась, что время пролетит слишком быстро. Не успеет она обернуться, как уже будет в Нью-Йорке. Разведенная. Снова на подиуме. С разбитым сердцем.
Я не хочу безответной любви. Но в глубине души Нора знала, что все уже произошло.
Настала очередь Сейджи, и он удивил Нору, сложив трехстишие экспромтом.
Холодом дышит луна.
Серебрится водная гладь пруда.
Старушка легко коснулась меня.
Традиция обязывала сохранить на некоторое время молчание: присутствующие должны глубоко прочувствовать стихотворение. Норе с трудом удалось дождаться, пока гости произнесут слова одобрения. Только тогда она тронула Сейджи за руку.
— Я и не догадывалась, что ты не только бизнесмен, но и поэт, — прошептала она. — Это было прекрасно. А о какой «старушке» ты говорил?
— Я вспоминал свою бабку, Юкико Брэт, — прошептал он в ответ. — Жаль, что ее нет в живых. Вы бы наверняка понравились друг другу.