Союз хищников
Шрифт:
– Не знаю, – ответил первый. – Надо спросить у…
Рыжий перебил его:
– Детская больница здесь с пятидесятых годов. До этого здание пустовало почти десять лет.
– Так долго? Такое прекрасное здание? Вам известно почему?
Жандарм набрал воздуха в легкие:
– Из-за того, что в нем когда-то происходило.
Микелис и Алексис заинтригованно переглянулись.
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался криминолог.
– Это относится к событиям истории, о которых здесь не любят говорить. Все хотели бы о них забыть. Большинство документов уничтожено, как и везде, где такое происходило, и старожилы на этот
– Да что же это такое? – недоумевал Алексис.
– Во время войны по всей Европе были созданы «Лебенсборны». Но на всю Францию существовал лишь один. И он сейчас перед вами.
Микелис сделал шаг назад и оглядел особняк. Его лицо стало еще мрачнее, чем обычно.
– А что такое «Лебенсборн»? – спросил Алексис.
Микелис стиснул зубы, прежде чем ответить, худые щеки запали еще больше.
– Место проведения самых страшных экспериментов, сексуальных и прочих, – глухо сказал он. – Слухи о таких заведениях ходили до семидесятых. Людям не верилось, что «Лебенсборны» существовали на самом деле. Это придает совершенно новую окраску работе наших дорогих убийц.
– Не понимаю, кто тут проводил эксперименты?
– Нацисты, дорогой мой. Это было учреждение для распространения арийской расы.
20
Сидя за чашкой горячего кофе в пабе, Микелис, Алексис, Людивина и Сеньон еще некоторое время продолжали обсуждать немецкие «Лебенсборны». Учреждения, созданные для воспроизводства арийской расы, чтобы обеспечить ей господство над миром на многие тысячелетия. Туда приходили самые достойные воины, чтобы оплодотворить женщин из оккупированных стран, отобранных по четким критериям и признанных безупречными: здоровыми и чистыми. Их использовали в качестве суррогатных матерей, а детей воспитывали в лоне СС идеальными защитниками режима.
Имелись также сведения о том, что в этих медицинских учреждениях проводились и гораздо более страшные эксперименты. Опасные пробы, рискованные опыты. Безумные проекты. На близнецах. На тройняшках. На животных и людях одновременно. Противоестественные пересадки органов. Чудовищные ампутации. Извращенные спаривания.
Женщины редко попадали в «Лебенсборны» по собственной воле. Многие погибали или не выходили оттуда без урона для здоровья.
Нацисты сами уничтожили большинство записей о своих страшных экспериментах. А среди тех, кому удалось выжить в этих кошмарных клиниках, почти никто не хотел вспоминать об увиденном, а тем более пережитом. Словно эта жуткая страница истории была недостойна ни письменной, ни даже устной фиксации. Свидетелей не было. Никаких воспоминаний. Никаких записей. Как только после ухода нацистов «Лебенсборн» закрыли, местное население вычеркнуло его из памяти. В течение почти тридцати лет ходили только редкие слухи. Пока на свет божий не вышло то, что никогда не должно было всплыть. И тогда обнаружились улики, доказательства. Всколыхнулись залежалые воспоминания, неохотно развязались языки.
Даже сегодня не все ясно с деятельностью этих заведений – далеко не все, – и они остаются в тени истории, словно дома, населенные призраками и воспоминаниями, которые не стоит ворошить неосмотрительно и без причины.
– «Буа-Ларрис» точно был единственным «Лебенсборном» во Франции? – переспросил Алексис.
– Да, – подтвердил Микелис. – Так что наши преступники не случайно нарисовали
– Это сделал Фантом, – вмешалась Людивина. – Зверь, вероятно, еще в Польше или где-то между Краковом и востоком Франции. Готова поспорить, что на стене кровь семьи Эймессис.
Перед уходом жандармы дождались прибытия экспертов-криминалистов, которые сфотографировали место преступления и взяли образцы на анализ.
– Более чем вероятно, – мрачно сказал Микелис.
– При чем тут «Лебенсборн»? – спросил Сеньон, как бы размышляя вслух. – Они что, разделяют теории нацистов?
– Во всяком случае, разделяют их теорию превосходства высшей расы, – уточнил Микелис. – Похоже, эта теория соответствует тому, чем они занимаются. Они отбирают самых сильных мужчин и объединяют их под знаменем насилия. Им нужны люди, превосходящие всех других, отборные силы, вершина пищевой цепочки, настоящие хищники.
– Значит, у них нет никакой личной связи с этим местом? Все сделано ради символики?
– Не исключено. Зато какая символика!
– Мы все же просмотрим списки персонала, – распорядился Алексис, – а также списки детей, которые раньше здесь лечились и которым сегодня от двадцати пяти до сорока. Как знать? Не всем известна история этой больницы. Не понимаю, как они могли узнать о ней, не побывав здесь в том или ином качестве.
– Я думаю, вы зря потратите время, – с сожалением сказал Микелис. – Это символика, чистая символика.
– Может, они местные, – предположила Людивина. – По крайней мере, Фантом.
– Людивина права, – сказал Алексис. – Это даже очень вероятно. Первая жертва, Клер Нури, была найдена в департаменте Сена и Марна, но она жила совсем недалеко отсюда, в Уазе. Убийца напал на нее в ее доме, а затем увез тело подальше, чтобы от него избавиться. Возможно, хотел неуклюже замести следы. Это было его первое убийство.
Микелис подтвердил:
– Первое преступление часто совершается недалеко от дома убийцы. Он еще недостаточно уверен в себе для вылазок в незнакомые места. Он живет где-то здесь или жил здесь в детстве. Но я сомневаюсь, что он напрямую связан с этой больницей.
Алексис встал:
– Нам пора возвращаться. Отчеты судмедэксперта уже должны прийти, а нам еще нужно просмотреть несколько сотен имен. Сегодня утром судья направил официальное международное поручение нашим польским друзьям. Я очень надеюсь, что они смогут определить номер Зверя уже сегодня. Не хотелось бы это пропустить.
Они вернулись в офис. Он был сердцем любого расследования. На этих нескольких квадратных метрах, как правило, происходило все самое главное: сопоставлялись данные, исследовались факты, делались выводы. Иногда проводились даже допросы.
Это было возвращением домой, и Алексис чувствовал себя спокойнее.
Его встревожили лес и усадьба с мрачным грузом ее истории.
Сеньон заканчивал вводить данные из отчетов патологоанатома в программу Analyst Notebook, а Людивина и Алексис тем временем проверяли всех сотрудников «Буа-Ларриса» на судимость.
Алексис каждые четверть часа поглядывал на мобильник и тут же спрашивал Сеньона, нет ли у того сообщений от Томаша из краковского уголовного розыска. Каждый раз великан смотрел на него с безнадежным выражением лица, безропотно перепроверял свою электронную почту, а потом качал головой с тем же обескураженным видом.