Сожженные Леса
Шрифт:
– Я… – промолвил с удивлением Валентин. – Вы, вероятно, ошибаетесь.
Незнакомец покачал головой.
– Я нисколько не ошибаюсь, – сказал он. – Не тот ли вы французский охотник, которого прозвали в степях Искателем следов?
– Правда, но кто же вы?
– Я? Хорошо; так как вы хотите этого – я вам скажу: я тот человек, который, подвергая свою собственную жизнь опасности, почти один и без всякого оружия оросился между вами и вашими палачами в тот день, когда черные ноги привязали вас к столбу пытки… Но, – прибавил он с горькой иронией, – в этом свете всегда так: чем больше какая-нибудь услуга – тем меньше воспоминаний о ней. Вы забыли – это меня не удивляет, так как это в порядке вещей и должно было быть так; следовательно,
– Я вспомнил. Навая Гамбусино! – вскричал Валентин, вскакивая и бросаясь к незнакомцу.
– Вы! О, я вас узнаю теперь.
– Наконец-то, – заметил незнакомец, сделав шаг назад и гордо подняв голову. Ну, кто вас останавливает, сеньор, – проговорил он, – не считаете ли вы себя мне обязанным?
– Да, – возразил в волнении Валентин, – да, я вам обязан.
– Итак, – продолжал опять насмешливо незнакомец, – пришел час расплатиться.
– Конечно, – горячо ответил охотник, – и я это сделаю.
– Я это знал, – заметил насмешливо мексиканец и грубым движением раскрыл себе грудь. – Убейте же меня, – вскричал он громовым голосом. – Так вот как вы, европейцы, люди севера, понимаете благодарность!
ГЛАВА II. Гамбусино
За смелыми словами, произнесенными с такою горечью мексиканцем, последовала тишина, полная гнева и немых угроз.
Добрый Дух и Курумилла стояли нахмурившись. Лица их изменились от гнева, а руки схватились за оружие, и энергические взгляды были обращены на Валентина Гиллуа как бы для того, чтобы дать ему понять, что, по их мнению, такая дерзость требует немедленного искупления. Охотник меланхолически улыбнулся и протянул руки к своим друзьям.
– Остановитесь, – сказал он и медленно обернулся к мексиканцу, который стоял в двух шагах от него, сложив руки на груди. – Сеньор, – начал он нежно и с такою грустью, которую невозможно передать, – это правда, что я вам обязан спасением своей жизни. Вы сами только что сказали, что мы виделись тогда всего пять минут и что вы спасли меня, не зная, кто я. Случай заставил нас расстаться. С тех пор прошло пять лет, и вот сегодня тот же случай свел нас опять, и вот без всякого объяснения с моей или с вашей стороны вы обижаете меня и всю нацию, к которой я принадлежу, причем бездоказательно. Знаю ли я, что произошло между вами и моим другом? Знаю ли я, с какой целью вы бродили в окрестностях этой пещеры; вы, старый охотник, хорошо знаете, что для человека самый неумолимый враг – это тот, кого неожиданно встречаешь вблизи своего лагеря. Мы, я и мои друзья, считали себя в безопасности, находясь в этой местности, которую мы выбрали, ценя ее отдаленность. Ваше присутствие в нескольких шагах от этого грота показалось подозрительным моему другу. Ваше первое движение, когда вы убедились, что вас заметили и открыли, заключалось в том, что вы схватились за карабин. Мой друг, вместо того чтобы застрелить вас как животное, удовольствовался тем, что обезоружил вас и поставил таким образом в невозможность вредить себе. Неужели же это называется поступать по-неприятельски?
– Но он захватил меня, – ответил мексиканец глухим голосом, – он связал меня как какого-нибудь бандита и краснокожего вора и принес меня сюда.
– Он должен был так поступать: то гостеприимство, с которым вы представились ему, оправдывает предпринятые средства. Крайняя необходимость требует того, чтобы наше местопребывание сохранялось в тайне от всех. Принес вас сюда человек, захвативший вас и спасающий не только свою и нашу жизнь, но и успех того предприятия, которое удерживает нас в этих горах. К тому же он ничего не знал о моем обязательстве в отношении вас. Вы отказались сообщить нам то, что мы просили, – я не буду больше настаивать. Вы только что осуждали нашу честность и великодушие; мы не поступили подобно вам и, не требуя вашего слова, отдаем в ваши руки нашу жизнь и наши самые дорогие для нас интересы: мы вас
Если вы желаете немедленно оставить нас – вот оружие – выбирайте любое и подходящее для вас. Я готов лично проводить вас до саванны.
Мексиканец важно поклонился перед тремя охотниками, черты его лица заметно изменились и осветились откровенной радостью, как лучом солнца между двумя облаками.
– Благодарю за ваши слова, – сказал он, – сеньор, я счастлив, что нашел вас таким, каким мне вас описали. Я действительно бродил в окрестностях этого грота; я искал вас, сеньор Валентин, вот уже два месяца, как я слежу за вами.
– Вы искали меня?
– Да, – ответил мексиканец, покачав грустно головой, – так как, в свою очередь, я хочу просить вас об одной услуге.
– Садитесь, гость, – сказал Валентин, протягивая ему руку, – я буду счастлив, если мне удастся сделать то, что вы желаете.
– Я не знаю ваших сотоварищей и предполагал, что вы одни, – это обстоятельство объяснит вам нашу недружественную встречу с этим храбрым охотником, которого я благодарю за то, что он не убил меня.
– Да, да, – пробормотал с горечью Валентин, – так всегда бывает в степях – здесь сходятся с людьми только после прицела.
– Ба, – возразил Добрый Дух, – городские жители нисколько не лучше, даже, может быть, еще хуже – они употребляют только другие средства, но результаты их всегда одинаковы. Черт побери, я очень счастлив, что все это так скоро кончилось и вместо врага у меня одним другом больше. Все хорошо, что хорошо кончается. Вы наш гость, скушайте этот кусочек, и желаю вам хорошего аппетита.
Валентин и Навая пошутили над вспышкой охотника и снова принялись за прерванный ужин; на этот раз он окончился благополучно. Лесные бегуны от постоянных сношений с краснокожими усвоили себе и привычки их, между которыми выдается особенно одна: никогда не задавать вопросов тому, кто находится под их кровом, и, как бы сильно ни было любопытство, никогда его не выказывать, но терпеливо ожидать, пока гость не вздумает сам объясниться; если же он принял чужое имя, то уважать вполне его инкогнито, не стараясь узнавать причин, по которым он действует, хотя бы поведение его и казалось странным.
В настоящую минуту Валентин не изменил своих индейских привычек: во все время ужина не сделал ни малейшего намека относительно слов, сказанных мексиканцем, и трое молодцов весело разговаривали о посторонних предметах. Мы говорим – трое, потому что Курумилла, верный своему безмолвию, не принимал никакого участия в их болтовне.
Бальюмер (Добрый Дух) нацедил из бочонка в кубок старой французской водки, которая произвела благотворное влияние на собеседников; охотники закурили трубки, Курумилла набил свой калюме, мексиканец скрутил папироску, и все четверо принялись курить с молчаливой важностью, которую сохраняют лесные бегуны, принимаясь за это упражнение, одно из высших для них наслаждений при кочующей жизни. В продолжение долгого времени ни одно слово не было произнесено. Наконец Курумилла встал, стряхнул пепел из калюме на палец, взял ружье, зарядил его и, не сказав ничего, вышел из пещеры.
– Начальник что-то пронюхал, – заговорил шутя Валентин.
– Похоже, – отвечал в том же тоне Бальюмер, – он с утра точно дичь поджидает. Верно, на след напал.
– Я сегодня наткнулся на двойной след, – сказал мексиканец, прервав свое молчание, – ничто не может нас беспокоить.
– Вы их исследовали? – быстро спросил Валентин.
– Да, по старой привычке охотника, которой я постоянно придерживаюсь!
– Что же вы нашли?
– Ничего важного. Оба следа идут на север, и, судя по отпечатку, надо предполагать, что это охотничья стезя, а не бранный след, но, впрочем, есть одна маленькая особенность, которая поразила меня.