Созвездие Девы
Шрифт:
Воображение щедро кладет мазки, меня пробирает холод. Маленькая девочка и худенький мальчик, обезумевшее пьяное чудовище… Я беззвучно плачу, потому что болит сердце. Болит и сжимается от жалости. Маргарита сидит прямо, как палка, красивые губы дрожат и кривятся. Она не позволяет себе плакать, лишь втягивает воздух крохотными порциями.
– Марго, – я обняла ее, погладила по сырой макушке, – хорошая моя, бедная…
– Уйди! – она грубо отпихнула меня. – Уйди! Не смей меня жалеть! Засунь себе свою жалость… Ненавижу, всех ненавижу!
– Тш-ш-ш, всё хорошо. Всё будет хорошо. Ты здесь, не там…
– Я не там, – повторила она. Не сразу, но подвижному лицу
Зубы женщины клацнули о поданную кружку. Не распускай нюни, Соболева! Ей сейчас гораздо хуже, чем тебе. Бедные, бедные, что с вами сделали? Чем вы так провинились?
– Дальше слушать будешь? – хрипло спросила Маргарита. Зубы продолжали стучать, но голос звучал спокойно.
– Нет, Марго, не надо, – шепнула я как можно мягче, – ты сказала достаточно. Обещание выполнено, спасибо…
– А я всё-таки расскажу. Наверное, в глубине души Жорик меня немного любил. Когда он выпивал (просто выпивал, не напивался), то становился очень добрым и разговорчивым. Ласковым. Звал Ритой, Риточкой, Ритулей, что-то рассказывал, смеялся. Это сейчас я ненавижу имя «Рита», а тогда готова была об стенку убиться, только бы папаня прекратил пить и называл так как можно чаще. Обнимал меня, дарил игрушки. Во время запоя он редко набрасывался на меня – мама с Тёмкой не давали, прятали, отправляли к соседке. Брату приходилось хреновее: отчим его люто ненавидел, считал уродом, выродком. Он и маму нашу ненавидел, но не так, потому что мама молча терпела. Умоляла не трогать Жорика, в спорах всегда вставала на сторону муженька. Тёма же терпеть не стал.
В свои тринадцать он мог кого угодно уложить на лопатки, без зазрения совести ударить и, наверное, даже… убить. Ни с кем не общался, кроме той белобрысой девчонки… Лики, кажется. Пока Жорик пропивал наши деньги, брат искал, где можно заработать. Он… он покупал мне подарки, книжки… чтобы я была не хуже других, не нуждалась. Если денег совсем не хватало – вернее, если папаша находил заначку, – воровал. Когда мать окончила какие-то курсы и ночевала на работе, Тёма кормил меня, заплетал, водил в садик, потом в школу… Читал сказки на ночь, успокаивал, если снились кошмары. Он, а не пропащий отец, стал моим образцом настоящего мужчины. Помню, однажды Жорик напился в хлам и уснул на диване, предварительно прожрав последние в этом месяце наличные. Мама сама ему их отдавала, когда брата не было дома. Я встала посреди ночи, взяла на кухне ножик и прокралась в гостиную. Совсем в голове помутилось: радовалась, что сейчас одним махом нас всех освобожу. Подошла поближе, закрыла глаза, замахнулась… но Тёмка остановил мою руку. Неудачно – я случайно порезала его. Брат даже не охнул, молча обнял за плечи и увел в комнату. Никогда не забуду его слова: «Марго, не бери грех на душу. Отнять жизнь легко, но потом от этого не избавишься, не смоешь. Если кто-то и должен убить его, то не ты»
Рита смахнула со щеки слезинку.
– Знаешь, откуда у него шрам под ребрами?
Я помотала головой. Не знаю и не хочу знать!
– Папаша подговорил кого-то из своих дружков-собутыльников. Возвращался человек домой, а тут – бац! – вооруженное ограбление, не прицепишься. Кто станет нариков искать? В лихие девяностые это было привычнее, чем дождь осенью. Одного не учли: Тёма возвращался с другом. Проткнуть проткнули, а добить не смогли. Не по зубам он оказался «нарикам».
Жорик исчез незадолго до моего восьмого дня рождения. Может, печень отказала, а, может, прирезали в темном переулке, или утоп по пьяни. Мы втроем словно второй раз родились. Мама, правда, ревела,
Я поклялась, что никогда не буду голодать. Лучше умру, но заработаю. Деньги для меня – опора, я без них не смогу. Первые полгода после свадьбы с Игорем объедалась как ненормальная, до тошноты. Сметала с вешалок все шмотки, которые видела, клала под подушку всю имевшуюся дома наличность, нюхала ее и улыбалась как придурочная. С Тимуром мы прожили полгода, ничего интересного. Брак с Лешей был фиктивным, ему требовалось уехать в Америку, а к моменту встречи с Костей я поостыла, окрепла, отъелась и сумела разделить бразды правления. Да, мы супруги, но прежде всего – деловые партнеры. В случае чего на мели я не останусь, Котик гарантирует. Вот, в принципе, и всё. Теперь понимаешь, что дороже брата у меня никого нет? Надо будет умереть за него – умру, убить – убью. Я знаю, что Тёма тебя любит, сама убедилась: светится весь, когда о тебе говорит, юмор сразу не такой циничный. Не делай ему больно… пожалуйста.
В кармане пиликнул телефон. Не к ночи помянуть… Соберись, ты сильная!
– Алло!
– Привет.
– Привет, – сердце болезненно екнуло. Единственный мой, сегодня я увидела тебя в совсем ином свете. И люблю еще больше, хотя, наверное, это невозможно.
– Как ты там?
– Соскучилась. Мы тут с… – Рита отчаянно замотала головой и сложила руки крестиком, как на знаке «Стоянка запрещена», – …Арчи обед готовим, а заодно и ужин.
– Что готовите?
– Это секрет!
– Большой секрет для маленькой компании, – рассмеялся Воропаев. – А мы с Пашкой в цирк ходили, теперь вот в парке гуляем. Он на батуте прыгает.
– Передавай привет.
– Обязательно. Вер, я приеду ближе к одиннадцати, планы немного изменились… Ничего серьезного, но Крамолова попросила явиться. Это насчет нашего нового коллеги.
К нам переводится подающий надежды специалист под протекцией Льва Иннокентьевича. Персона доселе не мелькавшая, чего ждать – неизвестно, свободных вакансий считай нет, но, сами понимаете, не принять мы его не можем.
– Разве это не простая формальность? – нахмурилась я. – Ты же в отъезде. У нее совесть есть?
– Научно доказано: нет, – хмыкнул он, – а вот обязанности, от исполнения которых не уклониться, имеются и у нее, и у меня. Не злись.
– Не злюсь, просто соскучилась очень.
За те несколько дней, что мы здесь, я успела привыкнуть, что он всегда рядом, в крайнем случае, в соседней комнате. Как будем возвращаться в рутинную колею?
«Ого, Соболева, прогресс, – поднимает большой палец вверх внутренний голос, – раньше колея была родной и привычной, а теперь, пожалуйста, – рутинная! Кое-кто плохо на тебя влияет. Отношения двух трудоголиков неизменно превращают одного из них в тунеядца»
– Мне тебя тоже не хватает, будто отрубили руку или ногу. Или ухо. Потеря ощущается.
– Как там, в Нижнем, погода? – я сменила тему, но согнать непрошенную улыбку не так-то просто.
– Как и у нас: жарко.
– В этом году просто шут знает что такое, жара поистине африканская, – пробормотала я. – Никак сместились климатические пояса…
– Ладно, пояса, я понял, что тебе некогда. Готовь свой большой секрет.
– Я тебя… дождусь.
– Хорошо. Постараюсь освободиться пораньше. Увидимся.