Спартачок. Двадцать дней войны
Шрифт:
— Канал широкий? — деловито поинтересовался Булат.
— Не очень. Метров пятнадцать.
— И в чем проблемы? Взять лодки…
— Проблема в том, что с этой стороны Кара-су так и не взяли, — буркнул Грошев. — Ни в одном из лепестков. Положили полторы тысячи человек только на этом участке… по самым скромным данным. Там абсолютно открытая местность и неподавленные огневые точки.
— Так подавить! — возмутился Булат и сверкнул глазами.
— А нечем. Артиллерию выносят турецкими «Бехтиярами». И бельгийскими «Асами». И коптеров столько, что небо черное. Наши подтягивают, а ее выносят. Пробовали бомбометанием,
— Но где-то же взяли? — спросил Дымок и сплюнул. — И как?
— В мире Земля-Центр. Широким фланговым охватом дивизией генерала Холодова. Потеряли танковый полк, но отсекли снабжение, рассекли и давили по частям. Только так. Но здесь это невозможно, генерала Холодова арестовали в прошлом году, что-то не так и не тому сказал в генштабе.
— А сам что думаешь? — спокойно поинтересовался майор.
— Ничего, — безразлично отозвался Грошев. — Успешных вариантов не знаю. Мы же приданы бригаде морской пехоты, у нас самостоятельности нет. Что прикажут, то и будем делать. А прикажут завтра идти на штурм малыми группами.
Майор крякнул и почесал подбородок. Отдернул руки, опомнился и почесал демонстративно, с жутким скрежетом ногтей по щетине.
— Уже приказали, — признался он. — Ну и… война есть война.
— Вообще-то… — пробормотал Грошев. — Не только война.
— Чего?
— Того. Узловые точки истории — слышал о таком?
— И даже читал, — хладнокровно подтвердил майор. — У этого… как его… Дыховичного, что ли… И что?
— После потерь под Кара-су, — вздохнул Грошев, — все заинтересованные стороны убедятся в слабости имперской армии и ударят с запада.
— В смысле — с запада?! — нехорошим голосом поинтересовался замполит.
— На коромысле. Претензии на исконные земли Древнеруси по Кубань включительно, если что, не вчера появились.
— Подавятся! — рявкнул замполит. И добавил тоном пониже:
— И я не верю! Древнерусь — наши естественные союзники. Генетически!
Майор озадаченно поразмышлял. Поглядел на подчиненных. Хекнул. Поискал, чего бы покрутить в руках. И сделал закономерный вывод:
— Да и покун. Перебросят воевать на юг, хоть согреемся. И черешня там растет вкусная, нажремся от пуза.
Грошев хмыкнул, улегся на матрас и прикрыл глаза.
— А чего Древнерусь на нас кинется? — поинтересовался Дымок непонятно у кого. — Нормально же сидели? Хохлы, бульбаши да мы — мы же один народ. На зоне мы точно не делились.
— А тебе как ответить? — лениво полюбопытствовал майор. — Как хохлы считают или как офицер российской армии?
— Не, как офицеры — не надо! — поежился Дымок. — Замполиты и так все мозги вынесли.
— Угу, завтра пойдешь в одной группе с Замполлитра, чтоб не возбухал на доблестных российских замполитов. А по существу: южнорусский язык и есть настоящий, исконный русский язык. Хохлы в этом уверены. В смысле — хохлы-академики. Я, кстати, тоже.
— То есть я — не русский?! — возмутился Дымок.
Майор придирчиво оглядел бывшего зэка.
— А что в тебе русского? Рожа смуглая, скулы высокие, глаза косые. По внешности — смесь чувашей с бурятами или сибирскими татарами. И еще с кем-то непонятным. Может, с йети. Да, скорее всего, с ними. Только с мелкими. И язык как у йети — матерный, испоганенный. Вот как будет, по-твоему, третий месяц весны? Май? А у хохлов — травень. Чуешь, как русским духом пахнуло, чуешь?
Дымок презрительно сплюнул.
— И культуры русской в тебе ноль целых, ноль десятых, — безжалостно сказал майор. — Традиций не знаешь. Песен не знаешь. А какие песни хохлы спивают, а?! Ты бы слышал! А гопак?! И вообще земля русская пошла с Киева. А в Прикарпатье русины живут, небольшой древнерусский народ — и они там с начала истории живут, ниоткуда не приходили!
Дымок снова презрительно сплюнул.
— И это тоже, — осуждающе заметил майор. — Ты на землю плюешь. Думаешь, я не знаю, что это у вас, уголовников, обозначает? Что вы презираете и землю, и тех, кто на ней живет. Вот это и есть твоя культура. А у хохлов — настоящая. И они на свою землю не плюют. На твою — да, а на свою никогда.
— Это мы еще посмотрим, у кого настоящая культура, — угрюмо сказал Дымок, хотел сплюнуть, но сдержался.
— Шкапыч прав, — пробормотал Грошев, не открывая глаз. — Россия — империя, в этом наша суть, принимаем все народы и не очень заботимся о своем. Своей культуры у нас не было, только имперская. А русскую культуру хранила именно Древнерусь. Они — русские. Мы — имперцы. В результате они нас будут давить. Любое национальное государство, чтоб выделиться из империи, усиленно давит все имперское. То есть нас. А мы, если победим, просто примем их. Такова суть империи.
— Это мы еще посмотрим, — угрожающе повторил Дымок.
— Смотри, — безразлично сказал Грошев. — Шкапыч — хохол. Булат — тюрок.
Майор невольно гоготнул, здоровенный Булат развернулся и внимательно уставился на хилого Дымка.
— Мы — имперцы, Дымок, — усмехнулся Грошев. — Это выше, чем национальные норки. И культура имперская шире и мощнее любой национальной. Вот с этим и иди спать. Завтра в моей группе на штурм.
Дымок что-то пробурчал и предпочел исчезнуть. Булат тоже поднялся, ушел распределять смены на «фишку» — даже в расположении бригады, среди своих, никому и в голову не пришло остаться без часовых. Опыт, горький опыт войны.
Майор тоже опустился на лежанку, закинул руки за голову и задумчиво уставился в бетонный потолок.
— Империя, — пробормотал он. — Да, она создала великую культуру. А воспользоваться ей не можем. Ни мы, ни тюрки. Хотя мы еще пыжимся, что достойные потомки. Как там… Погляди на моих бойцов — целый мир помнит их в лицо… Вот застыл батальон в строю — снова старых друзей узнаю… Мощная песня, а не перенять. Потому что в том строю и мы, и тюрки стояли рядом. Сейчас эта песня — не про нас. Сейчас они — тюрконацики, курдюки вонючие… эй, коммуняка! А хохлов как будем обзывать?