Спартачок. Двадцать дней войны

Журавлев Владимир А.

— Если по порядку… ну, первые деньги у меня появились в детстве, — задумчиво сказал Грошев. — В виде вступления в отряд юных коммунаров. У нас вообще-то далеко не каждый из детей — юный коммунар.

— Ага, и у вас расслоение!

— Да нет же! — с досадой сказал Грошев. — Юные коммунары чисто военная организация, в этом дело. Она же далеко не всякому подходит. Кто-то по складу характера предпочитает покой и размеренность, у кого-то просто времени нет на походы, тренировки и стрельбы… Понимаете? Но зато те, кто в отряде, приобретают прилично виртуальных денег. На которые можно получить оружие, походное снаряжение, гражданские экзоскелеты, доступ к личному транспорту и много чего еще. Чем не деньги?

— Не, все равно не то! —

решительно отмел майор. — Вступил, получил — и все на этом, стимулы кончились! А вот зарплата, особенно большая — она каждый месяц заставляет рвать жилы! Скажешь нет?

— Враки пособников олигархата. Даже у вас метеорологи на полярных станциях живых денег не видят годами, и вполне добросовестно работают. И много где еще. И…

Грошев замолчал и потянулся к наблюдательной трубе.

— И… что-то туранцы зашевелились. И у нас, коли уж все равно завтра расстреляют, есть неплохой вариант устроить напоследок большой переполох. Вы как, в деле?

— Чего? — тупо спросил майор.

— Если прямо сейчас выдвинуться в серую зону, — улыбнулся Грошев, — а потом откатиться вместе с туранцами на их позиции… получится быстрый и красивый плацдарм на третьей линии. Или нас грохнут. Что тоже неплохо, умрем героями.

— В серую зону? — мрачно уточнил майор. — И во время наката по нам будут лупить свои? Из всех стволов и видов оружия, да?

— Ага! Зато не расстреляют, как собак, погибнем героями.

Майор тяжело и грязно выругался.

Глава 17

День девятнадцатый

Замполит тихо брякал железками, подбирал среди трофеев оружие для себя. Наверху чертов коммуняка изображал активность в захваченном здании. Выглядело страшно даже из безопасного подвала: пара точных выстрелов из снайперки, бешеный огонь в ответ из всех стволов, а потом еще и прилет от чего-то серьезного. И почти сразу после взрыва — еще пара сухих выстрелов, смертельная ответка гранатометчикам или артиллеристам. И цикл повторяется по новой в другом месте. Майор точно знал, чем это закончится, не раз уже бывал свидетелем. Очень скоро стрельба с той стороны станет неприцельной, а потом завянет. Когда за какую-то четверть часа потеряешь полтора десятка бойцов — жить оставшимся ну очень захочется, а слава о страшном снайпере наверняка по всему туранскому фронту уже разнеслась. Это россиянам свои герои покун, а у туранцев с оперативной информацией все в порядке. И врежут они скоро по зданию чем-нибудь таким, что оно сложится. На всякого снайпера найдется своя бомба с модулем планирования, как говорится. Время одиночек-героев прошло и не вернется, в этом майор был твердо уверен. И коммуняка бегает до поры до времени, подберут и под него «открывашку».

В подвальной комнате ярко светились диодные лампочки, шипел газовый обогреватель, было тепло и удивительно мирно. А что наверху бухает… это ж наверху, не здесь.

Майор осторожно закатал штанину, полюбовался и печально вздохнул. Две дырки в ляжке, ну что это такое? Маленькие, но две же! И в своей ноге, не в чьей-то! Навылет!

— В последнее время мне стало казаться, что мы бессмертные, — пробормотал он с философским видом. — Два месяца — два состава роты в ноль, а мы трое как заговоренные. Но вот смотрю на свою любимую правую ногу, потом на еще более любимую левую, считаю на них дырки и понимаю, что нас тоже убивают. Только медленно. С толком и расстановкой, чтоб дольше помучились. Садисты эти бабаи. Хотя устраиваться умеют, признаю. Хорошо здесь, как дома! Тепло, светло… и жратвы полные ящики. И почему они бросили такую прекрасную позицию и сбежали от троих безмозглых штурмовиков, не понимаю… Витя, а ты понимаешь? Поллитра! Чего молчишь?!

Замполит краем глаза засек движение, вопросительно развернулся. Посмотрел на голую ногу майора, сходил к аптечке и вернулся с гемопластырем.

— Забыл, — с сочувствием сказал майор. —

Извини, а? Совсем забыл, что тебе слух отшибло. И тебя тоже убивают помаленьку.

С шипеньем и матами он залепил ранки и похромал к газовой плитке. Война войной, а пожрать горяченького — это счастье, которое способен не ценить только полный идиот!

Беззвучно появился Грошев, глянул остро и присел устало на продавленное кресло возле стены.

— Не накатят? — забеспокоился майор. — А то я тут ужинать собрался…

— На полчаса им хватит, — буркнул Грошев, не открывая глаз. — И я вообще-то слушаю. На меня тоже сообрази.

— Оскорбляешь, — констатировал майор. — Я всегда готовлю на троих.

— Это да, но жрякаешь тоже за троих.

Майор хмыкнул и возражать не стал. Кто прошел десантное училище, за столом не стесняется.

Супчик из консервов и обычной лапши быстрого приготовления всем троим показался божественно вкусным. Майор первым опустошил коробочку, добил остатки консервов, хлебнул поллитра крепкого чая с шоколадными конфетками, закусил печеньем и преисполнился благодушием.

— Хорошие консервы у туранцев! Чистое мясо и не приедаются, ел бы и ел! Один недостаток — не свинина! Эх, сала бы… Не понимают бабаи прелестей свиного сала! В ладонь толщиной, да с прослоечками, да подкопченного… эх! Коммуняка! Чего у вас в коммунизме говорят про сало? Тоже морды воротят?

— Восемь, — меланхолично отозвался Грошев. — В нашей стандартной кухне восемь местных видов мяса и два десятка видов рыбы. Любое однообразие надоедает.

— В смысле — местных?!

— Стараемся издалека не возить. Условная крокодилятина считается излишеством. А страусы уже ничего, можно, их в Сибири разводят. И свиней тоже.

— Вот! — обрадовался майор. — Поллитра, ты слышал? Даже коммуняки обожают сало! А туранцы морды воротят! Ущербные расы!

— Культурный код, — усмехнулся Грошев. — Ты от курдючного жира тоже подавишься.

— Бе-е! — содрогнулся майор.

— Вот именно. Хохлы — ущербная раса.

— Один-один, — легко признал майор. — Но все же — чего они свинину не едят? Ну глупый ж запрет!

— Традиция, — пожал плечами Грошев. — Брезгливость. Свиньи вонючие, и помет у них ядовитый. И выход мяса не сказать чтобы хороший…

— Да ну? Да у моего дядьки знаешь какие кашалоты вырастали?!

— Тонна комбикорма на сто килограмм туши, — улыбнулся Грошев. — Из этих ста килограмм сорок — мясо, остальное сало и жир. Соотношение посчитай. У говядины втрое меньше. А у баранины еще меньше, в основном на траве растет.

— Да?! А чего ж тогда мы такие свинофермы держим?!

— А традиция. И ущербная раса.

— Тьфу! — сдался майор. — Два-один. Ядовитый ты человек, коммуняка. Страшно в коммунизме жить, наверно… Не, так-то я к туранцам нормально отношусь. Теперь. Ты очень подло поступил, между прочим, когда заставил их язык учить. Потому что язык… страшная сила! Я ведь этих косоглазых ненавидел всей душой. А сейчас изучаю их язык, быт, культуру… вот если отбросить их зверства к русским — нормальные же люди! В чем-то даже близкие нам. Как там у них… в еде главное, чтоб было побольше мяса! Как вам, а? Да я под каждым словом подпишусь! Это ж как будто я сам сказал! И побухать любят, как мы, и застолья с трепом совсем как у хохлов, и праздники у них каждую неделю точно как у нас, и бездельники не хуже нас, и работать умеют, когда надо — вон как устроились, хоть живи тут! И женщины у них встречаются такие, что слюна капает, особенно Юлдуз… м-да. Свои певцы, театры, своя культура, а теперь вот такое неприятное открытие — и своя промышленность, особенно военная… обычное государство с коррупцией не хуже нашей… и чего тогда мы насмерть разодрались, а? До ненависти, до желания вырезать под корень! Это теперь за сотню лет не исправить! А ведь нам бы жить да жить! Ну, гоняли потихоньку русских — и что? А кто нас не гонял? Кавказ тем же занимается, и всем покун. Это ж не причина войны. А, коммуняка?