Спартачок. Двадцать дней войны
Шрифт:
— Предопределено, — пробормотал Грошев неохотно. — Когда разваливаются империи, всегда война. У России остались имперские замашки, наши олигархи лезут в бывшие провинции со своим бизнесом, распоряжаются, давят, руки выкручивают. А у местных — национальная обида, и там их ущемили, и тут отобрали. И получилось неустойчивое равновесие. У националов свежая сила, у имперцев старая наглость, а сил уже не очень. Шкапыч, война предопределена, она во всех лепестках Веера идет. Даже если б Россия не начала, Туран пошел бы в наступление сам. Мы у них три области отжали — значит, надо
— А у нас есть? — заинтересовался майор. — Ты же из будущего, должен точно знать!
Грошев молча встал, изловил замполита, уложил его и принялся обрабатывать ему шею своими стальными пальцами.
— Хватит, больно! — вдруг просипел замполит. — Слух вернулся!
— Натуральный Максим Каммерер! — хохотнул майор. — И зря отказываешься!
— Профессиональный военный, — хмуро поправил Грошев. — Обязан разбираться в основных видах ранений и разбираюсь.
— Мимо! — благодушно сказал майор. — Один раз устыдил, второй раз не получится, я иммунитет быстро вырабатываю! Да, не разбираюсь в медицине и не собираюсь — и мне не стыдно. Потому что оно мне незачем. Дырку пластырем залепил, и хорошо, с остальным пусть врачи возятся, им за это платят. Но ты, коммуняка, не уворачивайся. Есть у нас силы победить?
— Сил нет, ядерное оружие есть, — буркнул Грошев и вернулся в свое кресло.
— Неприятное сочетание, — почесал подбородок майор, поморщился от боли и стукнул сам себя по руке. — И что, вот прям совсем-совсем без него никак? Мы вот туранцев втроем шуганули без всякой ядерки, слабы они в ближнем бою!
— Это не мы их шуганули, — спокойно сказал Грошев. — Они сами отошли.
— Ну да, ну да, планово отступили, так сейчас называется бегство без оглядки, это я в курсе…
— Я на их месте тоже убрался бы, — буркнул Грошев. — Они же из теплотрасс между домами сделали настоящие ходы. Трубы разрезали и вытащили, и не лень им было. Там сейчас можно спокойно на коленках бегать. Стоит потерять подвал с точкой входа — считай, обороне каюк. По теплотрассе дивизию можно завести. Они думают, тут сейчас морпехов как тараканов…
— Чего?! — подскочил майор.
— Того. Выход из теплотрассы — у нас за стеной.
— Со второй линии сюда есть подземный ход? И отсюда — в четвертую? Ты какого черта молчал?!
— Вот сказал. Легче стало?
Майор с матами схватился за рацию.
— Это ж… это ж какая возможность! — лихорадочно бормотал он. — Это ж мы им можем за одну ночь всю оборону Кара-су развалить! Комбриг, конечно, тварь конченая, но в войне сечет, он сейчас в теплотрассу всех загонит, вплоть до поваров и писарей!
— Точки входа только поверху брать, — безразлично напомнил Грошев. — Из теплотрассы, сам понимаешь, шансов нет. Перестреляют по одному.
— Сделаем! — хищно оскалился майор. — Уж за ценой не постоим!
— Цена — полбригады. Отдашь?
Майор замер. Тоскливо выругался и вернулся на матрас.
— Я сам первым делом о прорыве подумал, — признался Грошев. — И отказался. И там не в цене дело, есть варианты провернуть малой кровью. Варианты есть — смысла нет. Мы же раздолбим Кара-су и снова встанем, нет
— А хочется? — невинно поинтересовался майор.
— Пятьдесят миллионов живых людей, — пробормотал Грошев. — Десятки миллионов детей, которые еще и не жили толком… сам как думаешь?
— Я так и знал, что ты к нам не случайно попал! — удовлетворенно сказал майор. — Проговорился, вражина! Но чего не понимаю — на что вы там в коммунизме рассчитывали? Чтоб один человек изменил историю?! Да ну на кун! Русских так легко с пути не сбить! Ползем на кладбище и будем ползти!
— Это ты ошибаешься, — странно улыбнулся Грошев. — Очень, очень сильно ошибаешься. Именно один человек и способен. И методика есть. И она даже проверена на практике.
— Да? А почему я не слышал? — усомнился майор.
— Слышал, — вдруг подал голос замполит. — Все слышали. Христианство изменило мир. И ислам изменил мир. И там, и там у истока один человек.
Майор неуверенно хохотнул. Дернулся поскрести подбородок, ругнулся и засунул руку под себя.
— Коммуняка! А у тебя с величием все в порядке! — с уважением признал майор. — Новый мессия, да? Ха, а тогда я — двенадцатый апостол! У-у, какая выгода!
— Не, я не смогу, — легко отказался Грошев. — Коммунары в олигархате долго не живут. Тут местный нужен. Принц Гаутама был местным, и Мухаммед тоже.
— Тоже ваши проекты? — ухмыльнулся майор.
Грошев промолчал, и с лица майора медленно сползла улыбочка. Он подумал, покосился ошеломленно на коммуняку, еще подумал…
— Да ну на кун! — решительно отмел кощунственные мысли майор. — Это было давно и неправда! И вас всех тоже накун с такими разговорами, свихнуться можно! Лучше фильмец посмотрю.
И майор действительно достал телефон и включил какой-то фильм. Но спокойно пролежал недолго, потому что шило в заднице — оно как с рождения ему туда попало, так никуда и не делось.
— Уй, какая лапочка! — умилился он. — Коммуняка, да посмотри же! У вас таких наверняка нет! А поет как? Ну прелесть же! Как она твердые «ч» выпевает! Да под гармошку! Типа русская народная песня — но высоким литературным языком, умора! И я просто таю с ее акцента! Не, ну ты чего такой серьезный? Посмотри! Наверняка ж не видел, эти фильмы для вас как древняя древность! Вот кто это, по-твоему, а?
— Пола Ракса, — пожал плечами Грошев. — «Четыре танкиста и собака».
— Тьфу на тебя! И еще раз тьфу! Эрудит кунов!
— Просто этот фильм — один из маркеров мира. Если фильм популярен и не под запретом — значит, это азиатский сегмент Веера. Стражи закона такое обязаны знать.
— А что, он где-то под запретом? — изумился майор. — Прекрасный же фильм! Добрый! И война там как сказка, чистенькая такая, с любовью… И кому помешал?
— Полякам. Запретили у себя за просоветскость.
Майор очумело потряс головой. Посмотрел на телефон.
— То есть… наша добрососедская, родственная, дружелюбная Польша… моя любимая Польша — наш враг?! Да ну на… они же славяне!