Спартанский лев
Шрифт:
— Царь, но почему я? — дрогнувшим голосом спросил Ликомед.
— Так распорядился жребий, — солгал Леонид. — Пойми, кто-то должен сделать это. В твоей доблести я не сомневаюсь. Ступай.
Ликомед вышел из палатки, не скрывая досады на лице.
— Царь, на моём корабле хватит места для всех раненых, — сказал Аброник.
— Раненые спартанцы никогда не покидают своих соратников, — промолвил Леонид. — Они либо вместе со всеми возвращаются победителями, либо вместе со всеми погибают. Таков военный обычай Лакедемона.
— Царь, я имел в виду
— Ты хочешь сказать, что тяжелораненые лакедемоняне могут попасть в плен к персам, — понимающе покивал Леонид. — Не беспокойся, друг, у нас в обычае добивать своих раненых, если нет никакой надежды на победу. В Лакедемоне всех их будут считать доблестно павшими.
Аброник был потрясён услышанным.
— Царь! Но разве в Спарте не воздадут почести твоим тяжелораненым воинам, если они вернутся домой? Разве их раны не служат доказательством их доблести? Зачем идти на такие крайности, убивать своих же соратников, когда есть возможность их спасти?
Леонид, помолчав, сказал:
— Спартанцев с юных лет приучают к тому, что боевое подразделение, будь то лох или эномотия, есть нечто нерушимое. Поэтому всякому спартанцу запрещается покидать боевой отряд, в каком бы бедственном положении этот отряд ни оказался. Либо победить всем вместе, либо всем вместе погибнуть. Таков наш закон. Чудом уцелевший спартанец или бежавший с поля битвы по возвращении в Спарту лишается гражданских прав, от него отворачиваются родственники и друзья. К нему прикрепляется позорное прозвище «задрожавший». Смыть такой позор можно, только проявив неслыханную доблесть в сражении, а больше никак.
Аброник, у которого просто не было слов, лишь молча качал головой.
«Так вот на чём основано военное счастье лакедемонян, — думал он. — Победа или смерть! Как просто. И как жестоко».
— Даже если бы я преступил этот суровый закон и позволил тебе переправить тяжелораненых в безопасное место, всё равно ничего хорошего не получилось бы, друг мой, — продолжил Леонид. — Спасённые тобой раненые спартанцы покончили бы с собой при первой же возможности. Ведь для каждого спартанца бесчестье страшнее смерти.
Аброник взирал на Леонида с невольным уважением. Он впервые в жизни видел человека, державшегося с таким спокойствием перед лицом неминуемой смерти. Афинянин поражался обычаем лакедемонян ставить воинскую честь выше страха перед смертью.
— Царь, что мне передать Фемистоклу и Еврибиаду? — спросил Аброник, задержавшись у дверного полога палатки.
— Передай им, что до сумерек мой отряд и феспийцы, пожалуй, продержатся, — сказал Леонид...
В палатку, где лежали тяжелораненые спартанцы, пришёл Тимон, посланный Агафоном. Тимону было приказано оборвать жизнь у шестерых соратников, в числе которых был и его давний друг Эвридам.
Тимон вошёл в душный полумрак палатки, где витал тяжёлый запах засохшей крови и лечебного дёгтя, которым смазывали раны.
— Можете уходить, — сказал он троим илотам, служившим
Илоты, менявшие повязку на голове одного из раненых, прервали свою работу.
— Совсем? — уточнил старший из лекарей.
— Совсем, — ответил Тимон и вынул из ножен короткий меч. Прихватив свои нехитрые пожитки, илоты торопливо покинули палатку. Тимон, посторонившись, дал им пройти.
Из шестерых тяжелораненых трое пребывали в забытьи. Тимон сначала направился к ним и недрогнувшей рукой прервал их сонное дыхание.
Затем, вытирая окровавленный меч, он приблизился к Евксинефту, у которого были перебиты обе ноги.
— Какой была утренняя жертва? — спросил Евксинефт, приподнявшись на локте.
— К сожалению, неблагоприятная, — со вздохом произнёс Тимон, присев рядом.
— Дай. — Евксинефт протянул руку к мечу. — Я сам.
Тимон подал меч и отвернулся.
Евксинефт заколол себя точным ударом в сердце.
— Теперь меня, — промолвил Эвридам, обращаясь к Тимону. — А то нету мочи терпеть эту боль.
У Эвридама была глубокая рана в животе.
— Нет, меня! — воскликнул другой раненый, которому лекари бинтовали голову. — Видишь, кровь так и течёт. Иди сюда, Тимон!
Тимон повиновался, поскольку раненный в голову был не простым воином, как Эвридам, но предводителем эномотии.
Видя, что Тимон не смеет вонзить меч в его забинтованную грудь, раненый эномотарх подставил шею:
— Режь!
— До встречи в Аиде, Алексид, — прошептал Тимон и рассёк мечом сонную артерию на шее военачальника.
— Где же спартанское войско? — грустно спросил Эвридам, когда Тимон сел около его постели.
— Не знаю, — ответил Тимон, не глядя на друга. — Прости меня, Эвридам.
— Я знал, что рождён смертным, — слабо улыбнулся Эвридам. Его запёкшиеся губы разбухли и потрескались. — Я сейчас закрою глаза, а ты сделай своё дело. Всё равно рана моя смертельная. Хочу лишь сказать тебе напоследок. Я очень признателен тебе за то, что ты сосватал мне Меланфо. Какие славные ночи я провёл с нею! Сколь прелестна была Меланфо на ложе. Я умираю без сожаления. Прощай, Тимон.
— Прощай, Эвридам! — дрогнувшим голосом произнёс Тимон.
Он поудобнее перехватил рукоять меча и, стиснув зубы, умертвил друга одним сильным ударом.
Когда Аброник ушёл, Леонид стал облачаться в боевые доспехи. Ему помогал слуга. Надев панцирь и поножи, Леонид велел слуге отправляться к восточному проходу и находиться там в дозоре.
— Я знаю, Тефис, ты быстро бегаешь, — сказал Леонид, — поэтому и поручаю тебе это важное дело. Притаись где-нибудь на возвышенности и наблюдай за действиями феспийцев, на них вот-вот должны навалиться «бессмертные», посланные Ксерксом в обход. Как только ты увидишь, что «бессмертные» одолевают феспийцев, со всех ног беги сюда к стене. От тебя, Тефис, будет зависеть, ударят «бессмертные» нам в спину или нет.