Спасение
Шрифт:
— Спасибо, Гильфи. После этого я снова узнала Сорена. А сегодня я видела сон, мне приснился камень, и я вспомнила кое-что еще.
— Что? — шепотом спросил Сорен.
Все остальные не сводили глаз с Эглантины.
— Теперь я вспомнила, где они держали нас — всех тех, кого вы спасли в Ночь Великого Падения.
— И где же? — выпалил Сорен. Его била дрожь. Долгие месяцы Борон и Барран бились над загадкой Великого Падения. Откуда взялись совята? Почему они упали на открытом пространстве, вдали от деревьев и гнезд? Сами совята находились в таком состоянии, что не могли пролить
Эглантина приоткрыла клюв и крепко зажмурилась. Повисло долгое молчание.
— Понимаешь… я вспоминаю… частями. Прошлым летом, когда я увидела этот кусочек разноцветной слюды, и лунный свет просветил его насквозь, а потом заиграла арфа… тогда я вдруг вспомнила, что они ненавидели музыку.
— Они? Кто такие? — оживился Сумрак, наклоняясь над Эглантиной.
— В основном сипухи, как мы с Сореном, но там были и другие — несколько пепельных и масковых сов, пара-тройка травяных.
— Очень хорошо, — кивнул Сорен. — А теперь попытайся вспомнить что-нибудь еще.
— Они ненавидели музыку! Музыка была запрещена.
— Почему?
— Я точно не знаю, но а мы почему-то очень любили музыку. Они говорили, что мы еще не до конца обработаны.
— Что это значит? — не поняла Гильфи.
— Не знаю, — Эглантина быстрым движением склонила голову сначала в одну сторону, потом в другую, как делают все совята, когда чем-то смущены или взволнованы.
— Ты не вспомнила, где именно вас держали или как вы оттуда выбрались? — настойчиво спросил Сорен.
— Не совсем.
— Это было в лесу? — задал пробный вопрос Копуша.
— Нет.
— В глубокой каменной яме? — подхватила Гильфи, вспомнив каменную тюрьму Сант-Эголиус, спрятанную в толще скал и каньонов, где не росло ни единого деревца или травинки.
— Там были камни. Точно такие, как в кузнице, про которую рассказывал Сорен. Аккуратно вытесанные камни, сложенные в высокие стены, — Эглантина несколько раз мигнула, пытаясь получше рассмотреть тающий во мгле образ.
И тут Сорена осенило. Прошлым летом Эглантина начала дрожать, а потом вдруг опомнилась и пришла в себя после того, как увидела кусок слюды на расстеленном покрывале торговки. Один взгляд на блестящий осколок вывел ее из беспамятства. А потом и другие совята вдруг загалдели, что хотят послушать музыку. К счастью, мадам Плонк со своими арфистками как раз начали репетицию. Надо сказать, что все без исключения совята, спасенные после Великого Падения, проявляли необъяснимую тягу к музыке. Но сейчас Сорена интересовала не музыка, а слюда.
— Гильфи, — обернулся к подруге Сорен. — У тебя остались кусочки слюды, которые ты выменяла у торговки Мэгз?
— Конечно, я собрала из них ловушку для ветра, да все как-то лапы не доходят ее подвесить.
— Не одолжишь нам свою вертушку? На минуточку! — попросил Сорен.
— Конечно!
Когда Сорен взял в клюв веревку с нанизанными на нее кусочками слюды, в дупло заглянули лучи полуденного солнца.
— Ты похож на витражное окно в замке, — отрешенно проговорила Эглантина.
— В замке? — хором крикнули остальные.
— Да, — кивнула Эглантина. — Когда мы впервые там очутились, нам казалось, что это самое красивое место на свете, несмотря на осыпавшиеся стены и многочисленные руины. Но потом мы поняли…. — Она говорила очень медленно, точно во сне или под гипнозом. — Это было и красиво, и отвратительно. Они называли себя Чистыми и поначалу казались добрыми. Они хотели научить нас поклоняться Тито и говорили, что мы сами чистейшие из чистых и поэтому должны все время твердить гимны. Но это было совсем не похоже на то, как мама с папой читали нам в детстве. Ты помнишь, Сорен? Мама обычно гудела какой-то мотив и напевала. Нам так делать запрещали. Они хотели полностью искоренить музыку. Говорили, что музыка — это все равно, что яд.
Сорен сразу вспомнил Сант-Эголиус, где ядом считали любые вопросы и жестоко наказывали каждого, осмелившегося проявить любопытство.
— Но страшнее всех был тот, кого называли Верховным Тито, — продолжала Эглантина. — Он говорил мало, но мы до смерти его боялись. Он носил маску, поговаривали, что клюв ему оторвали в битве.
Внезапно она будто очнулась и, вскрикнув, потеряла сознание.
— Металлический Клюв! — в ужасе прошептали остальные.
Гильфи подлетела к Эглантине и принялась быстро-быстро обмахивать ее крылышками, чтобы привести в чувство. Сумрак тоже бросился на помощь, но его огромные крылья с такой силой взметнули воздух, что Эглантину приподняло над полом.
Наконец она открыла глаза.
— Я упала в обморок, да? — она подняла глаза на Сорена и попыталась встать.
— Не волнуйся, малышка, — прогудел Сумрак. — Ты просто слишком переволновалась.
— Нет-нет, со мной все в порядке. Я отлично себя чувствую, честное слово! Просто я вспомнила… Я вдруг увидела перед собой Металлический Клюв. Все нахлынуло так внезапно… Он ненавидел музыку больше других. Говорил, что она нечистая. Для него вообще все совы, не принадлежащие к семейству Тито Альба, были недостаточно чистыми. Поэтому пепельные совы, а также травяные и масковые сипухи выполняли у нас самую тяжелую работу. Что касается совят… Прежде чем стать настоящими рыцарями Чистого Пути, мы должны были спать в каменных склепах, среди костей древних сипух, которых там называли Чистейшими.
— Чистейшими? — переспросил озадаченный Сорен.
Гильфи сидела очень тихо, но, услышав про каменные склепы, вдруг оживилась и заговорила:
— Сорен, ты помнишь, как в Сант-Эголиусе нас заставляли маршировать под луной? Мне кажется, каменные кельи были предназначены для того же.
Гильфи имела в виду ужасную процедуру лунного ослепления, во время которой похищенных совят заставляли спать на ходу, подставив макушки коварному лунному свету. В результате такою облучения у них полностью пропадала воля и стиралась всякая индивидуальность.