Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта.
Шрифт:
— Товарищи, умоляю, потише — я говорю с товарищем Сталиным.
Эти идиотские, неправдоподобные слова вызвали взрыв хохота. В будку забарабанили сильнее.
Наконец в трубке послышался характерный, до ужаса знакомый голос:
— Товарищ Раковский? Здравствуйте. Я прочел вашу книгу. Она мне понравилась, но у меня есть кое-какие замечания. Возьмите карандаш, бумагу — я буду называть страницы.
Раковский совсем растерялся. Заикаясь от страха, он забормотал, что у него нет телефона, что
Сталин резко перебил:
— Так вы что — не можете со мной разговаривать?
157
И повесил трубку.
Шатаясь, хватаясь за сердце, несчастный писатель прошел через безмолвно расступившуюся очередь. Весь день он слонялся по улицам, понимая, что дома его "уже ждут". Но выхода не было, и около часа он обреченно поднялся по лестнице. Дверь открыла жена.
— Где ты пропадал? — воскликнула она. — Я уже начала беспокоиться. А ты знаешь, у меня для тебя сюрприз: нам неожиданно поставили телефон.
Утром раздался звонок:
— Товарищ Раковский? Теперь вы можете со мной разговаривать? Возьмите, пожалуйста, карандаш и бумагу.
3. Пирожки
Мой приятель, которого арестовали в сорок шестом, рассказывал:
— Со мной в камере сидел старик-грузин, измученный всегда печальный.
Я был молод, во мне клокотала жизнь, я не мог полностью осознать ужас происшедшего. И я утешал его:
— Не надо так горевать, отец. Все еще переменится. Мы еще выйдем на волю.
— Может быть, — вздохнул он. — Может быть, вы и выйде| те. Все, кроме меня.
— Почему же?
И тут он сказал потрясающую, почти библейскую фразу:
— Я знал Ирода, когда ему было девятнадцать.
И продолжал:
— Мы были тоже молоды, нам было нечего делать и мы организовали коммунистическую ячейку.
Собирались раз в неделю у учителя — семейного человека. Рассуждали, спорили о светлом будущем, а потом жена учителя вносила блюдо поджаристых пирожков…
Один раз мы заметили, что Джугашвили все время выхо-
158
дит из комнаты. А когда жена открыла дверь кухни, она увидела на блюде всего один пирожок. Учитель спросил:
— Джугашвили, как мог ты сделать это? Ведь мы все ждали…
И он ответил:
— Я хотел.
Старик опустил голову, голос его упал:
— Может быть, вы и выйдете. Но я — никогда. У него хорошая память. Он боится, что я могу рассказать кому-нибудь про пирожки.
И снова добавил свою ужасную фразу:
— Я знал Ирода, когда ему было девятнадцать.
БУМАЖКУ ПОТЕРЯЛА –
Сталин чудил как хотел, и страна послушно выполняла его капризы.
Помню борьбу со служебными опозданиями. На три минуты — выговор в приказе,
Случались курьезы, над которыми никто, впрочем, не смеялся. В истерической утренней спешке женщины набрасывали пальто, забыв надеть юбку, мужчины приходили без галстуков и пиджаков. Дядя Виктории Д. — однорукий герой войны, профессор университета — однажды утром в такси с трудом натягивал брюки.
Несколько месяцев подряд радио работало с трех часов дня, чтобы не мешать людям "выполнять и перевыполнять план".
Джаз упразднили после газетной кампании о "растленном влиянии Запада". Твист считался позорным, приравнивался чуть ли не к стриптизу.
В концертных залах и по радио исполнялась только музыкальная классика, в основном русская. От бесчисленных повторений просто тошнило. У меня даже было стихотворение:
159
"Зачем вбивать Чайковского колом?"
Борис Слуцкий в одном из своих ранних прекрасных стихотворений писал:
"Все пропаганда. Весь мир пропаганда"
Добавлю: и ложь. Беспросветная, бессовестная ложь.
Я видел по телевизору страшное собрание. Полный зал молодежи. На трибуне — парень:
— Родине нужны рабочие. Мы окончили десятилетку и решили всем классом идти на завод.
На трибуне второй:
— Мы, комсомольцы, тоже решили на завод всем классом.
И так несколько человек — представители разных школ, один за другим.
Неужели никто из сидевших в зале не хотел получить высшего образования, не мечтал о ВУЗе? Вы как знаете, а я не верю.
Новый виток памяти.
Когда Сталину исполнилось 70 лет, «Правда» стала ежедневно публиковать внушительный столбец — список предприятий, поздравивших великого вождя. Поскольку Иосифа Виссарионовича поздравили все, поток приветствий был нескончаем. Сталину исполнился уже 71 год, а газета продолжала печатать поздравления к семидесятилетию.
От подобного идиотизма тупели люди. Я был знаком с инженером, который, разворачивая «Правду», прежде всего, прочитывал колонку целиком.
— Зачем вы это делаете? — спросил я.
— Как зачем? — удивился он. — Ищу свою организацию.
Долго же ему пришлось ждать!
И потом ладно, нашел бы случайно (через полгода там или через год) — что бы для него изменилось?
И еще одно собрание по телевизору. Из любопытства я пошел бы на любое, да вот не довелось. Правда, все шутят, что нет худа без добра, и милосердная болезнь избавила меня от многого.
160
Так вот — собрание. С экрана горохом сыплются слова. Они почти одинаковые, сменяются только ораторы.