Спаси меня
Шрифт:
Сэйди подумала, она знает, что отец имеет в виду, но сегодня он был полон сюрпризов.
— Что?
— Легко бродить по свету, если у тебя есть якорь.
Но иногда этот якорь становился тяжким грузом, утягивая человека за собой.
Клайв нажал кнопку на кровати, чтобы изголовье чуть приподнялось.
— Сейчас сезон спаривания лошадей и коров, а я застрял тут.
— Доктора не говорили, когда ты сможешь вернуться домой? — Когда это произойдет, Сэйди наймет сиделку, чтобы присматривала за отцом.
— Нет. Мои старые кости срастаются не так быстро, как если бы я был моложе.
Да. Она это знала.
— А что врач сказал про повышенную
Клайв пожал плечами:
— Я старик, Сэйди Джо.
— Но ты крепкий, как кожа старого сапога.
Уголок рта у отца чуть приподнялся.
— Да, но я уже не тот, что когда-то. Даже до этого случая кости у меня болели.
— Относись к этому проще. Когда ты выберешься отсюда, мы должны поехать на каникулы. — Сэйди не могла вспомнить, как давно они проводили каникулы вместе. Когда она была ребенком, отец всегда отсылал ее к родственникам матери или в лагерь. Сэйди думала, что он никогда не уезжал из «Джей Эйч» не по делам. — Ты сказал, что хотел бы попутешествовать по стране. Мы могли бы поехать на Гавайи. — Хотя она не могла представить своего отца на пляже в цветастых шортах и в сапогах потягивающим коктейль с зонтиком. — Или ты мог бы пожить у меня в Фениксе. В Аризоне целые города пенсионеров. — Пожилые люди любили Аризону. — «Джей Эйч» переживет без тебя несколько недель.
— Ранчо будет жить еще долго, после того как я умру. — Клайв посмотрел на дочь: белки его глаз были тускло-желтыми. — Так оно организовано, Сэйди Джо. Мы никогда не говорили об этом, потому что я думал, мол, у меня есть время, и ты вернешься домой по своей воле. Я…
— Папа, ты… — попыталась перебить его Сэйди.
— …нашел хороших людей, которые всем заправляют. — Он не позволил ей прервать себя. — Тебе не надо делать ничего, просто жить своей жизнью. И когда будешь готова, когда-нибудь, ранчо будет ждать тебя.
Его слова стали для Сэйди ударом. Отец никогда не говорил подобным образом. Никогда о делах или ранчо, или о том дне, когда его больше не будет здесь.
— Папочка…
— Но ты никогда не продашь нашу землю.
— Не продам. Никогда. Я даже не допускала мысли об этом, — сказала Сэйди, но не смогла солгать самой себе. Потому что думала об этом. И не один раз. Но когда произнесла это вслух, то поняла, что сказала правду. Она никогда не продаст землю отца. — Я — Холлоуэл. Как мой папа, дедушка и прадедушка. — Мерседес Джоанна была из Техаса, и это значило, что у нее крепкие корни. Неважно, где она жила. — Все мои якоря.
Клайв похлопал ее по руке. Один раз. Два. И три. Редкие три раза. Это было самое сильное проявление привязанности с его стороны. Как крепкое объятие от других отцов.
Сэйди улыбнулась.
— Как жаль, что я не знала дедушку. — К моменту ее рождения и бабушка, и дедушка уже отошли в мир иной.
— Он был злым, как кастрюля с гремучими змеями. Я рад, что ты его не знала. — Клайв убрал ладонь с руки Сэйди. — Он бы выпорол меня за то, что я смотрю в другую сторону от ранчо.
Сэйди слышала слухи тут и там, что Клайв-старший был очень вспыльчив, но игнорировала их, как и большинство слухов о семье Холлоуэл. Она не очень хорошо помнила мнение матери о дедушке, но отец никогда не говорил ни слова. Конечно, он не говорил. И не сказал бы. Сэйди взглянула на профиль Клайва. Закрытый и грубый человек. И почувствовала, как будто тонкий занавес на мгновение приподнялся, и всё, что приводило ее в замешательство, — любовь и тоска, и разочарование ее жизни — стало чуть яснее. Сэйди всегда понимала, что
— Что ж, я рада, что ты мой якорь, папа.
— Да. — Он прокашлялся, а затем рявкнул: — Где этот чертов Снукс? Он должен был явиться час назад.
Как обычно. Когда начинались сантименты, Клайв раздражался. Сэйди улыбнулась. Их отношения, возможно, всегда будут сложными, но, по крайней мере, теперь она понимала отца чуть лучше, чем раньше. Он был жестким мужчиной. Которого вырастил еще более жесткий мужчина.
В тот день, уехав из реабилитационного госпиталя, она думала о своем отце и их отношениях. Он никогда не подходил на роль отца года, но, может быть, это было нормально. Еще Сэйди подумала о том, чтобы написать смс Винсу. Она хотела сделать это, но не сделала. Хотела увидеть его зеленые глаза, когда он склоняет голову набок и слушает ее. Хотела увидеть его улыбку и услышать низкий рокот его смеха, но не хотела желать этого слишком сильно.
Вместо этого Сэйди поехала домой и поужинала в летней кухне с работниками ранчо, и отправилась спать пораньше. Они с Винсом были не более чем друзьями с привилегиями. И именно этого оба и хотели. Прежде у Сэйди никогда не было подобных отношений. У нее были бойфренды и несколько партнеров на один раз. И она в самом деле не знала, может ли хотя бы называть Винса другом. Он ей нравился, но сейчас был, скорее, любовником, чем другом, а последнее, чего хотела Сэйди, — это влюбиться в своего любовника.
Винс припарковал свой пикап перед главным домом и обошел его сбоку. При свете дня в «Джей Эйч» кипела жизнь. Как в базовом лагере, только здесь было больше животных и немного меньше грязи. И как в базовом лагере на первый взгляд все казалось хаотичным, но на самом деле это был организованный, четко слаженный хаос.
Слева на небольшом расстоянии от Винса телят по одному загоняли в металлический желоб. Лязг железа слышался на всю округу. Винс не видел, что делают люди, и не слышал, чтобы телята протестовали.
Было полпятого, и Винс работал весь день, вскрывая старые полы на заправке. Примерно час назад Сэйди наконец-то написала ему. Он не видел ее и не получал от нее никаких известий четыре дня. С того утра, когда она обвинила его, что он ждет минета. Винс не собирался притворяться, что это его не раздражает. Он не был настолько тупицей. Но также не был и из тех тупиц, которые просто сидят и ждут женщину, которая пообещала связаться с ними и не сделала этого.
Последние дни он провел в тяжелом труде, демонтируя магазин и заполняя дампстер. А по вечерам посещал местные бары. Выпил «Лоун стар» в «Слим Клем» и опрокинул стопку текилы в «Роад Килл». И оба раза вернулся домой до полуночи. В одиночестве. Винс мог бы привести кого-нибудь с собой, если бы остался в баре подольше, но как бы ему не хотелось признавать это, он устал от многих часов тяжелого физического труда. Было время, когда для выживания Винсу требовалось немного, и он мог не спать несколько дней кряду. Когда делал марш-броски, бежал или плыл целые мили на невыносимой жаре или пробирающем до костей холоде, всегда нагруженный поклажей весом от шестидесяти до ста фунтов. Но теперь у Винса Хэйвена была совсем другая физическая форма, и, как бы ему не хотелось признавать это, годы, проведенные на пределе возможностей, сделали свое дело. Теперь, чтобы облегчить боль, он выбирал не текилу. А «Адвил».