Спасибо за огонек
Шрифт:
— Что скажете, Габальдон?
— Сеньор Будиньо, вот уже несколько дней, как я хочу с вами поговорить, но все никак не удавалось вас застать.
— Да, я был изрядно занят.
— Ничего особо важного, я только хотел бы уточнить некоторые детали.
— Например?
— Знаете, это со мной случалось уже три раза, и в результате чувствуешь себя каким-то провинциалом.
— Опять проблема с call-girls [123] ?
— Да, она. Вы же знаете, эти люди не туристы. Это управляющие, вице-президенты, региональные инспектора, и они привыкли к трем категориям. Вы бывали в Нью-Йорке и видели, как там в отелях все прекрасно налажено. Француженки — пятьдесят долларов. Североамериканки — сорок. Пуэрториканки — двадцать пять. Эти люди привыкли к француженкам. Они готовы платись пятьдесят долларов, только чтобы были француженки. Уругвайки, пусть самые хорошенькие, для них все равно что пуэрториканки и их не интересуют. Мы им достаем девушек по двадцать пять
123
Проститутки, являющиеся по телефонному звонку в отель (англ.).
— И вы не можете раздобыть ни одной? С Даллегри говорили?
— Да, сеньор, с Даллегри я говорил. Но француженки есть только те, что на улице Реконкисты. В общем, в Старом городе. Совсем не то. А эти люди приезжают с определенными запросами. Они не забывают, что они управляющие, вице-президенты, региональные инспектора. Это люди в чинах, не какая-нибудь шушера, как у вас тут выражаются. Были бы они бейсболистами, еще куда ни шло, но они управляющие, вице-президенты директоратов, региональные инспектора. Не подумайте, сеньор Будиньо, будто я недооцениваю отечественную продукцию. И в мыслях нет. Я прекрасно знаю, что и вы, и я предпочли бы уругвайских девочек, они же прехорошенькие, но эти управляющие, вице-президенты, региональные инспектора — они народ все пожилой, старые кадры и слегка презирают все наше креольское. Предложишь им монтевидеанку, а они говорят, мол, с индианками дело иметь не желают. Они, видите ли, привыкли к француженкам, и точки. Янки — раб своих привычек. Надеюсь, что это изменится, но потребуется время. Эти люди еще не поняли истинного духа «Союза ради прогресса» [124] .
124
Демагогическое рекламное название пресловутого «плана Кеннеди», сулившего экономическую помощь США странам Латинской Америки, чтобы сплотить их против Кубы после неудавшейся интервенции в 1961 г.
— И что вы предлагаете?
— Я подумал, что, возможно, надо бы поговорить сперва с другими агентствами, затем с владельцами отелей о демарше (естественно, неофициальном) в Национальной комиссии по туризму. Правду сказать, я полагаю, что единственным пристойным решением был бы импорт.
— Импорт чего?
— Французских девочек, сеньор. Но не тек отбросов, которые, объездив все моря и страны, оседают в пансионатах Старого города. Француженки для матросов нам не годятся. Этих и у нас сколько угодно. Нам нужны француженки для вице-президентов, управляющих, региональных инспекторов. Заметьте, сеньор Будиньо, они требуют, чтобы девушки были вверху полненькие, с тонкой талией, с длинными волосами a la Марина Влади, с округлыми, но не слишком пышными ягодицами, с глазами приветливой телочки, ну, of course, чтобы говорили по-английски и умели внимательно и чутко слушать рассказ гостя о том, что его шестая жена его не понимает. Знаю, что таких заполучить нелегко, на них большой спрос в Майами, в Нассау, в Палм-Биче, в Ницце, в Бразилиа, на Майорке, в Копенгагене и прочих местах действительно развитого туризма. Но, быть может. Национальная комиссия по туризму могла бы что-нибудь предпринять. Так продолжаться не может, поймите. Вчера вечером тот региональный инспектор «Нью-Калифорниан Ойл Компани», которому вы меня представили, довольно уныло и покорно спросил у меня, нет ли у нас хотя бы гаваек, и мне пришлось ответить, что нет. Вы смеетесь, вы не знаете, какое это унижение. Чего стоит накопленный опыт, если оказывается, что нет товара? Поверьте, для них подумать о гавайках-это уже большая уступка. И даже тех нет. Уверяю вас, они прямо-таки угнетены. События в Гаване были ужасным ударом. Нет, я имею в виду не аграрную реформу. С этим они в конце концов свыкнутся. Я имею в виду румбу. Ужасно тоскую по румбе, говорил мне вчера этот тип. Он не может простить Кастро, что тот его лишил румбы. Эх, сеньор Будиньо, мне смешно читать газеты — в том числе и уважаемую газету вашего отца, — когда они требуют от властей более разумной политики в отношении туризма. Ха-ха. Побольше мест в Пунта-дель-Эсте, льготы для туристов, казино. Как можно быть настолько близорукими? Для туриста из Буэнос-Айреса это, конечно, годится — несмотря на свое чванство и шесть миллионов жителей, как они уверяют, они такие же провинциалы, как мы, здешние, и приезжают с супругой и детками или довольствуются средненькой «программкой» Пириаполиса. Но, на мой взгляд, думать только об аргентинском туристе, который зависит от политических перемен и «горилл», — значит довольствоваться малым. Важно привлечь туриста с Севера, не так ли? А туриста с Севера вы никогда не привлечете, если предварительно не решите проблему call-girls. Заметьте, мы даже не освоили условный код, В Лос-Анджелесе в любом отеле — не говорю уже о первой категории, но и второй и третьей — у вас на ночном столике обязательно лежит список стенографисток. Звонок, и пожалуйста, является стенографистка без карандаша, без бумаги и даже без панталон, как вы тут выражаетесь. Чудо. Вот это организация. А здесь, напротив, столько проблем, что наши гости приходят в уныние. Владельцы отелей даже опасаются, что их могут обвинить в торговле белыми женщинами, — какая провинциальность.
125
Ларрасабаль, Вольфганг — контр-адмирал, ставший во главе Временной правящей хунты в Венесуэле в 1958 г., после свержения диктатуры Переса Хименеса.
— Я вам обязательно позвоню на этой неделе.
— Очень хорошо, сеньор Будиньо. Желаю доброго здоровья.
— Скажите мне, сеньорита, только вполне откровенно, как вы считаете, мы ведем здесь жизнь провинциальную?
— Я, сеньор, знаете ли, думаю, что…
— Ясно. Вы не знаете других стран, вам не с чем сравнивать.
— Я, сеньор Будиньо, была только в Буэнос-Айресе и в Порту-Алегри.
— Превосходно. И, сравнивая нашу жизнь с жизнью в этих городах, считаете ли вы, что у нас жизнь провинциальная?
— В каком смысле, сеньор?
— Например, в смысле развлечений.
— Я-то и здесь развлекаюсь, сеньор. Но не знаю, о таких ли развлечениях вы спрашиваете. Наверно, вам надо…
— Нет, нет, нет. Как раз это я и хотел узнать.
Пышнотелая, только пышнотелая. И до чего глупа. А еще хотят, чтобы люди верили в существование бога. Как это женщина может быть такой полненькой, хорошо сложенной, с таким бюстом, таким ртом и — без мозга? Ей бы надо вставить мозг на транзисторах. Или вернуть ее богу как фабричный брак. Во всяком случае, ее слюнявому жениху не приходится лапать ее мозги.
— Я съезжу в центр поесть, сеньорита, и вернусь часа в два.
— Вы не забыли, что на три часа пригласили сеньора Риоса? Как это у нее есть память, если нет мозга? Может, ее память помещается в бюсте? Места хватит, еще с излишком. Там у нее поместились бы и память, и желудок, и мениски, и поджелудочная железа — все.
— До свиданья, Тито.
— До свиданья, Доктор.
— До свиданья, Пене.
Поразительно, как много у меня знакомых в Старом городе.
— Чао, Ламас.
Это в самом деле Ламас?
— До свиданья, Вальверде. Как дела у славного «Ливерпуля» [126] ?
Единственные две темы, о которых можно с ним говорить, — это рыбная ловля и «Ливерпуль». Неужели на самом деле кто-то может получать удовольствие от рыбной ловли — кроме рыбы, удирающей с половиной наживки?
— Чао, Суарес. Что скажешь об этой жаре в середине апреля?
— До свиданья, малыш. Как поживает Старик? Единственный раз я ловил рыбу, когда мне было восемь лет, и единственную рыбешку, которую я вытащил, мне насадил на крючок дядя Эстебан, подплыв под водой. Вот это подвиг.
126
«Ливерпуль» — английская футбольная команда.
— До свиданья, Тересита. Всегда хороша — как мама. До свиданья, донья Тереса.
Поразительно, как держится эта старушенция. До сих пор она, пожалуй, привлекательнее дочери. Однако какая жара. В пиджаке я погибаю. А душ не смогу принять до самого вечера.
— Значит, ты говорил с отцом?
— Говорил. Ничего не добился.
— Но про Ларральде ты сказал ему?
— Это его совершенно успокоило.
— Не понимаю.
— Затея Ларральде не выгорит. У Старика против него три вида оружия: его брат, который на выборах пятьдесят восьмого года значился в списке компартии, дядюшка, который сколько-то там лет назад похитил пятьдесят тысяч долларов в банке и был схвачен Интерполом, да сестрица Норма Ларральде. Ты ее знаешь?
— Только по виду. Она секретарша Эстевеса.
— Секретарша и подруга.
— Этого я не знал.
— Понимаешь, такая информация, да в руках Старика.
— И ты думаешь, Ларральде сдастся?
— В этих делах Старик никогда не ошибается. А ты как считаешь?
— Откровенно говоря, не знаю. Я об этих трех фактах не знал. Они впрямь существенны и могут подкосить Ларральде. Но, с другой стороны, сделка очень уж крупная. Пожалуй, Ларральде сумеет добиться поддержки друзей из «Ла Расон».
— Вряд ли. Эти парни никогда не сжигают мостов. Вот увидишь, в последний миг они пойдут на попятную. Если предположить, что Ларральде опубликует разоблачение, пострадает он. У Старика и у Молины есть чем его раздавить. Старик рассуждает так: Ларральде — журналист толковый, деятельный, но по сути он всего лишь человек, желающий жить спокойно, и он лучше, чем кто-либо, знает, что если нападет на Старика, то у Старика есть три компрометирующих факта, чтобы отразить атаку, и ему уже не жить спокойно. Старик говорит, что Ларральде все это поймет, как только с ним анонимно поговорят по телефону и объяснят ситуацию. А ты не наберешься смелости?