Спасибо за покупку
Шрифт:
После довольно долгого молчания заговорила Клава:
— Хорошая ты, Юль, девка! С образованием, культурная… И такая, знаешь… — Она попыталась найти подходящее слово, но не смогла. — Разглядываю я тебя в магазине, а сама думаю: «Вот бы мои балды такими же бы выросли, вот-то хорошо было!.. Чтоб самостоятельные, чтоб не боялись никого… Как ты!»
За все время пребывания в магазине Юлька не слышала от Клавы и десятой доли слов, которые были тою сейчас произнесены. Поразительно! Оказывается, и сердце у человека есть, и любовь в этом сердце — горячая и чистая, и мечты… А она, Юлька, сторонилась Клавы, не подпускала
И Юльке захотелось — захотелось ужасно! — чтобы Клава поверила, что не она, не Юлька, произвела махинацию с весами. Ах, как ей нужно, чтобы еще хоть один человек, хоть одна душа, кроме Саши, не сомневалась в ее полной невиновности, непричастности к тому темному делу. И особенно здорово, просто замечательно будет, если этим человеком окажется Клава, которую Юлька так долго игнорировала, безвинно обижала, закрывшись от нее на семь замков недоверия.
— Клава, это не я к весам прилепила жир, — пересохшими от волнения губами прошептала Юлька. — Веришь мне, Клава?
— Знамо, не ты. — Клава неприятно, с хрипотцой хохотнула. — Уж и кому бы об том понимать.
— Но кто?! — Юлька резко, всем телом придвинулась к Клаве, судорожно и сильно схватила за руку. — И за что? Клава, за что?!
Клава высвободила руку.
— Отцепись. Вон как ногти вдавила.
— Кто? Скажи! Прошу тебя, скажи!
— Кто да кто, за что да за что… Разница тебе какая?
— Как же ты не понимаешь!
Из-за закрытой двери кухни послышался громкий визг и затем плач младшей девочки. Клава поспешила туда. Отсутствовала она несколько минут — водворяла порядок. До Юльки доносился ее визгливо-хриплый голос, но слов разобрать она не могла, да и не старалась. Девочка, наконец, затихла, и Клава вернулась в комнату. Минуты эти показались Юльке бесконечно длинными.
Сев снова на тахту, Клава поводила рукой по покрывалу, искоса взглянула на Юльку.
— Хорошая ты, говорю, девка, подлинная… Чего тебе в нашей конторе делать? Ты благородная, чистенькая… В министерство бы шла, в комитет какой, где люди со всякого боку проверенные, ни пылинки в себе не несут. А у нас тут так склизко, что и замараться недолго хучь кому…
Клава умолкла. Юлька не прерывала ее молчания, ждала.
— Эхи-хе, — тоненько пропела Клава. — Хи-хе…
Юлька ждала.
— Такие вот дела, — сказала Клава. — Вот, значит, оно как…
Юлька продолжала ждать.
— В общем… — Клава вдруг резко над диваном махнула рукой, и Зиночкины куклы полетели на пол. — К весам твоим жир я подлепила. Скумекала?
Под дробный этот кукольный стук Юлька стремительно вскочила. Но ощущение-то как раз было обратное: казалось, она падает куда-то вниз вместе с комнатой, Клавой, вместе с куклами, застывшими на полу в неестественных, мертвых позах.
Клава потянула ее за руку, и Юлька почти упала на тахту.
Ей хотелось что-то сказать, спросить, но рот спаял холод, язык словно
Клава в это время говорила каким-то кипящим шепотом, и был это скорее не шепот, а крик:
— Калерия приказала, она!.. Бельмо ты ей в глазу, чирий ты ей, прыщ. Лютует Калерия на тебя, ох, лютует!.. Под зад, шипит, ученицу надо, пускай себе знает, что почем да чего отчего, пускай себе покружится в вальсе жизни… Я б разве смогла такое?.. А от Калерии куда подашься?.. Лепи, говорит, Клавка, и чтоб ни звука, не то стребую с тебя деньги разом… Деньги она мне прошлым годиком доверила, взаем дала. Две сотни целых… Марусеньке санаторий врачи прописали, возила. И Зинку с собой брала… Муж — тот в бегах, алиментов не плотит, розыском его всесоюзным ищут аж два года как. Замаскировался, золотушный!
— Мне-то как быть, мне? — с трудом ворочая языком, выговорила Юлька. — Позор какой… Стыдно же, Клава… Я не смогу так… с этим…
— А тебе чего? Чего тебе? — опять едва слышно закричала Клава. — Ты же ж маленькая! Чего тебе сделать могут? А ничего! С магазина выставят, ну и плевать. Сдался тебе он, магазин этот. Ты получше найдешь работу, вон умная какая!.. Чего молчишь?
Но Юлька не знала, о чем еще можно было говорить с Клавой, да и не могла она ни о чем говорить. Встав с тахты, Юлька направилась к двери, думая и боясь лишь одного: замок незнакомый и, если она не сможет его открыть, придется позвать Клаву, а это непереносимо.
Только Клава в комнате не осталась. Она быстро пошла вслед за Юлькой, обогнала ее и, прижавшись спиной к двери, преградила дорогу.
— Стучать пошла, да? Доносить? — Клава сорвалась на хрип. В глазах дрожала злоба. — Не выйдет! Мы ученые. Нету у тебя свидетелей, одни мы тут были. Ни словечка из меня не вырвут, ни крошечки!.. Не говорила я тебе ничего и ничего про твои весы не знаю! Сама обвешивала, сама и отвечай!.. Или, может, прикажешь ребенков бросить да за тебя идти тачку катать?.. Да я за них…
Клава рывком распахнула дверь, грубо толкнула Юльку.
— Вали отсюдова, чистенькая!
Юлька не помнила, как очутилась на улице.
Глава четырнадцатая
Всю ночь Юлька пролежала на диване не раздеваясь, даже не сбросив с ног туфель. Она старалась убедить себя, что ее нет, просто не существует, что она исчезла, испарилась, выветрилась.
Как быть? Как, как ей быть? Рассказать о том, в чем призналась Клава? Пойти в магазин и рассказать? Или оставить все по-старому, молчать, не говорить ничего никому, покорно нести свой крест?
Юлька в сотый, в тысячный раз начинала тасовать доводы, мусолить их по одному. Сказать — не сказать, сказать — не сказать… Похоже, при любом раскладе в проигрыше оставалась она.
Что значит не сказать? Значит, опозорить себя в глазах окружающих, принять вину и получить клеймо, ни смыть которое, ни забыть, что оно существует, не удастся.
А что значит сказать? Подвести Клаву, возможно, отправить на скамью подсудимых, которая Юльке, скорее всего, не грозит. Пусть Клава за свою подлость заслужила самое строгое, суровое наказание, как и эта гадкая великанша Калерия. Ну, а Клавины девочки? Они-то чем виноваты? Что будет с ними?