Спасите меня, Кацураги-сан! Том 10
Шрифт:
— Может, и не совсем гуманно так говорить, но он ещё легко отделался, — сказал я. — Знаю много случаев, когда из-за алкоголизма родителей ребёнок рождался с тяжелейшими пороками или более выраженной степенью олигофрении.
Кстати, сейчас эти степени поделили на лёгкую, среднюю и тяжёлую. Эта классификация мне больше нравится. Предыдущая, с которой я встречался ещё в России, звучала более обидно.
Лёгкую называли дебильностью, среднюю — имбецильностью и тяжёлою идиотией. Последние две протекают куда хуже, поскольку человек теряет
— Кацураги-сан, вы хотели меня о чём-то спросить? — перевёл тему Макисима Сакуя.
— Да, Макисима-сан. Возникло какое-то нелепое недоразумение, — начал я. — Помните пациента Синодзикаву Хиттэя? Он ещё из окна выпрыгнул, и мы с вами затаскивали его назад.
— А-а-а! — воскликнул Макисима. — Ну такое сложно забыть, Кацураги-сан. Конечно, я его помню. Только там в итоге не шизофрения оказалась, а острый психоз. Он прошёл после лечения в стационаре, и пациент отправился домой.
Значит, я всё же оказался прав. Мне впервые удалось излечить шизофрению! С помощью силы, которую я открыл в Индии, я перевёл шизофрению в обычный психоз, который затем купировали наши психиатры.
— Видите ли, какая ерунда получается, — продолжил я. — Мне пришла жалоба из министерства здравоохранения. Якобы я сам довёл Синодзикаву Хиттэя до попытки выброситься из окна. И, соответственно, без повода отправил его в психиатрию.
Макисима Сакуя выпучил глаза и откинулся на спинку кресла. По его массивным рукам пробежала волна сократившихся мышц.
— Вы это сейчас серьёзно? — спросил он. — Не шутите?
— Абсолютно, — кивнул я. — В связи с этим меня собираются уволить, а я ума не приложу, где же допустил ошибку.
— Бред какой-то, Кацураги-сан! Мы ведь оба видели с вами, что там происходило! И… Погодите… — он нахмурился. — Ах да, вспомнил. Вообще-то, Синодзикава действительно писал жалобу. Но это жалоба была на стационар. Кто-то из фельдшеров умудрился его треснуть в процессе транспортировки. Но на этом всё. Этот больной не собирался предъявлять что-то против меня или вас. Звучит так, будто кто-то решил вас подставить. Сюрприз на новый год.
Это я и так уже знаю. Вопрос только в том — как всё это провернули. Скорее всего, моя фамилия промелькнула в анамнезе заболевания. Там ведь указывается, к кому обращался больной. Когда изучали его историю болезни из психиатрии, наткнулись на меня и решили завязать эту кутерьму.
— Спасибо, что рассказали, Макисима-сан, — кивнул я. — Думаю, самое время связаться с самим Синодзикавой Хиттэем. Возможно, он сможет рассказать больше.
— В медицинской информационной системе есть его контактные данные, — сообщил психиатр. — Можете там найти номер телефона.
Время шло к вечеру, и я перешёл в терапевтический стационар. Дежурство началось спокойно, пациентов новых не поступало, а потому я расположился в ординаторской, нашёл номер Синодзикавы и продолжил докапываться до истины.
— Алло? — ответил
— Добрый вечер, Синодзикава-сан, — вас беспокоит Кацураги Тендо. — Возможно, вы меня помните. Я — врач, от которого вы впоследствии госпитализировались…
— Кацураги-сан! — неожиданно прокричал он. — Как я рад, что вы мне позвонили! Вы же мне жизнь спасли! Сам не знаю, что на меня тогда нашло. Два года жизни из памяти исчезли, будто их и не было, представляете? Последнее, что помню, как от меня жена с ребёнком ушли, а потом — пробел. И следующее воспоминание — ваша рука. Вы меня тогда на подоконник затащили со своим психиатром.
Как всё-таки удивительно слышать столь эмоциональную и, самое главное, связную речь от пациента, который был напрочь лишён рассудка.
— Синодзикава-сан, я очень рад, что вы пришли в себя, — искренне сказал я. — Но я звоню вам скорее по личному вопросу. Скажите, вы в последние несколько недель никакую жалобу в министерство не отправляли?
— Отправлял, вообще-то, на фельдшера одного, — ответил он. — А что?
— Значит, меня вы в этой жалобе не упоминали? — уточнил я.
— Нет, а с какой стати? Я вам жизнью обязан! — воскликнул он.
— Вы только не переживайте, но кто-то, судя по всему, подделал вашу жалобу, — прямо сказал я. — Теперь она адресована мне.
— Погодите, как это — вам? — замялся он. — А-а-а… Ах она стерва!
— Кто «она»? — переспросил я.
— Женщина, которая принимала у меня показания! — воскликнул Синодзикава. — Она несколько раз спрашивала меня о вас. Видимо, она там что-то и нахимичила.
— А вы эту сотрудницу не помните, случайно? — поинтересовался я.
— Поищу её номер телефона. Я ведь изначально с ней дистанционно связывался, но она попросила прийти и расписаться под жалобой, — произнёс он.
— Если вам удастся найти номер, я буду вам очень признателен, — заключил я. — Звоните мне в любое время.
— Несомненно, Кацураги-сан, спасибо вам ещё раз!
Как только я положил трубку, зазвонил стационарный телефон ординаторской. Видимо, кого-то привезли. Не может ведь ночка хоть раз пройти спокойно?
— Терапия, — коротко ответил я, подняв трубку.
— Кацураги-сан, вас беспокоит дежурный кардиолог, — произнёс женский голос. — Срочно требуется ваша помощь.
Кардиологам? Помощь терапевта?
— А что случилось? — уточнил я.
— Накадзиме-сан стало хуже, гораздо, — сообщила она.
Проклятье… Я ведь ждал момента, когда Накадзима Хидеки восстановится, чтобы затем без лишнего риска пройтись лекарской магией по его сердцу. Видимо, заведующей терапевтическим стационаром начал сдавать.
Но всё равно непонятно, почему кардиологи вызывают меня?
— Он отказывается от всех лекарств, — уточнила женщина. — Кричит, брыкается, никого не пускает в палату. Требует, чтобы к нему пришли именно вы. Кацураги-сан, Накадзима Хидеки написал отказ от дальнейшего лечения.