Спасите наши души!
Шрифт:
Особенно старательно делает река свое самое доброе дело. Порывом холодного ветра она приказывает девушкам зябко поежиться, а от спутников требует, чтобы они накинули на плечи девушкам свои плащи и куртки и обняли эти плечи, вдруг ставшие беспомощными. Так на берегах всех весенних рек мира влюбленные обнимают своих девушек, чувствуя, как в сердце возникает желание спрятать любимую у себя под сильной рукой, согреть, защитить, не дать никому в обиду.
Вот так бы и Геннадию стоять сейчас с Асей. Но он может только смотреть на тех, кто обнимает своих девушек, и завидовать им.
Здесь,
Ася идет вдоль парапета набережной, смотрит на воду, останавливается. А Геннадий уныло бредет по мостовой и катит мотороллер, вдруг ставший неуклюжим и тяжелым.
— Ты не можешь идти рядом со мной? — попросил он Асю.
Она сошла на мостовую.
Теперь они идут рядом, но между ними на толстеньких колесиках катится кремовая «Вятка», очень довольная этой прогулкой втроем. Когда Геннадий засматривается на Асю, у «Вятки» рыскает руль, и она ревниво всем своим телом теснит Асю на тротуар. Геннадий пробует перейти на правую сторону и вести «Вятку» за руль одной левой рукой. Тогда можно будет Асю хоть под руку взять. Но проклятая машина тут же начинает накатываться Асе на ноги или отворачивать на середину мостовой.
— Давай постоим немного, — предложил Геннадий.
— Ты устал? — лукаво спросила Ася.
— Что ты! Просто мне надоело толкать машину, а уезжать от реки не хочется.
— Мне тоже не хочется, — сказала Ася. — Здесь хорошо.
Геннадий обрадовался.
«Здесь действительно хорошо», — подумала Ася. Но насколько было бы лучше, если бы с ней шел не милый Генка, который так готовился к серьезному разговору, так радовался своему мотороллеру, а теперь так злится на него, — если бы с ней шел не он, а Павел!
Ася видела, что Геннадий с его широкими плечами и сильными руками спортсмена, с его серыми глазами, обычно смеющимися, а сегодня удивленными и даже испуганными, куда красивее («Куда интереснее!»— сказала бы Марина), чем Павел. Но какое это имело значение? Как можно сравнивать?
И она с ужасом почувствовала, что, хотя со вчерашнего дня прошли уже целые сутки, целые сутки с тех пор, как она узнала правду о Павле и решила, что между ними все и навсегда кончено, она не перестает о нем думать. Если бы только думать! Она все время мысленно говорит с Павлом, все время видит его лицо — какое: красивое? некрасивое? Этого она уже не знает. Разве она может посмотреть на него со стороны? «Мой Павел», «Мы с Павлом» — сколько месяцев она уже привыкла думать так! Она его любит — вот в чем все. Почему? Этого не объяснишь. И с этим ничего не поделаешь.
...Теперь, когда мотороллер поставлен около тротуара и не может больше ни дергать Геннадия за руку, ни наезжать Асе на ноги, теперь, когда они, наконец, как все на набережной, стоят у парапета, Генка снова чувствует, что он счастлив. Сейчас он накинет Асе на плечи свою куртку: ей холодно, а если и не холодно, все равно так полагается. Но он вдруг, неожиданно для самого себя, спрашивает несмелым голосом:
— Ты не очень рассердишься, Рыжик, если я тебя
— Не нужно, — спокойно отвечает Ася, — Пожалуйста, не нужно.
— Почему? — спрашивает Геннадий с отчаянием. И он слышит в ответ то, чего боялся:
— Ты очень хороший, мы с тобой друзья. А этого не нужно.
— Но я люблю тебя, — говорит Геннадий, понимая, что с той минуты, когда он сказал эти слова, все: и река, и небо, и Ася, и он сам — вся жизнь должна перемениться. — Почему ты молчишь?
Ася ничего не успевает ответить. Откуда-то на набережной в одиннадцать вечера появляется шумная компания мальчишек. Они останавливаются около мотороллера, чтобы подробно обсудить его достоинства и недостатки по сравнению с мотоциклами вообще и с чешской «Явой» в особенности.
— Ступайте отсюда! — кричит Геннадий. — Нашли место для технических дискуссий.
— А мы вам нисколько не мешаем. Машину вашу не трогаем. Целуйтесь, если вам это нравится, — дерзко говорит один из мальчишек, явно презирая человека, который имеет возможность носиться по городу на мотороллере, а вместо этого стоит на набережной как столб, держит за руку взъерошенную рыжую девчонку и смотрит ей в глаза, будто во всем мире нет ничего увлекательнее этого дурацкого занятия.
И именно потому, что мальчишка предложил Геннадию делать то, чего ему больше всего хотелось, Геннадий страшно рассердился.
— Вот я тебя сейчас! — грозно начал он. Но Асе шумная толпа мальчишек напомнила о том, что она увидела сегодня утром и чего не имела права забывать.
— Оставь их, Генка. И послушай, — Сказала она, — ты должен мне помочь. Я очень на тебя надеюсь.
— Говори, — сказал Геннадий с надеждой, — я сделаю все, что ты скажешь.
— Мне нужно узнать, где живет один мальчик.
— Какой еще мальчик? — крикнул Геннадий. Вот, значит, как она понимает дружбу!
— Совсем маленький, ему лет двенадцать-тринадцать.
— А-а, — сказал Геннадий, — это другое дело. Ну, и зачем он тебе?
Ася рассказала про утреннюю встречу с мальчиком, просившим милостыню. Она умолчала только о причине, которая привела ее в церковь.
— Сделаю все, — пообещал Геннадий. — Через два дня, самое позднее — через три тебе будет все о нем известно.
— Ты очень хороший, — еще раз сказала Ася. — Спасибо тебе.
Теперь пути к объяснению были отрезаны. Геннадий почувствовал это с горечью и каким-то облегчением. И все-таки жить было очень интересно!
На Крымском мосту он купил Асе на все оставшиеся деньги нарциссов. Потом на полной скорости отвез ее домой, проводил до дверей, не спрашивая больше разрешения, едва прикоснувшись губами, поцеловал в холодную щеку и сбежал по лестнице, чувствуя, что у него даже сердце щемит, так оно переполнено...
А Ася зашла на минутку к Марине. Марина и ее родители пили чай и досматривали по телевизору старый фильм «Неоконченная повесть». Асю тоже усадили пить чай и смотреть телевизор. Она видела на экране красивую женщину-врача, которая вылечивала больных одним своим видом и необыкновенной чуткостью, а потом сама влюбилась в хорошего человека, мучилась от этого, но лечить после всех переживаний стала еще лучше.