Спаситель Птолемей
Шрифт:
Однажды поздним вечером по пустынным улицам Афин шел быстрыми шагами высокий, стройный, молодой человек, озабоченно оглядываясь вокруг, явно стараясь пройти незамеченным под покровом ночи. Он шел один без сопровождения рабов, обычно факелами освещающих путь своим хозяевам в лабиринте темных улиц.
У подножия Акрополя молодой человек постучал в ворота одного из богатых домов. Ему открыли и он, сказав несколько слов привратнику, был пропущен в дом.
Большие металлические жаровни обогревали слабо освещенную комнату.
На широком
С изумлением взглянул старик на своего молодого друга.
– Я пришел к тебе, – сказал философ, – чтобы предупредить о грозящей нам опасности.
– Хоть и плохие известия вынудили тебя придти ко мне в столь поздний час, всё равно я рад видеть тебя. Говори, не бойся, что хочешь сообщить мне.
Философ стоял перед лежащим старцем с поникшей головой. Слова словно застряли у него в горле.
– Говори, – настойчиво повторил Фокион, – меня уже трудно чем-либо удивить, а тем более напугать.
– Агнопид подстрекает народ переизбрать стратегов, предать тебя и олигархов казни. Я среди вас, – наконец на одном дыхании произнес Деметрий Фалерский.
Лицо Фокиона продолжало оставаться спокойным.
– Смерть – ничтожное наказание для старика, прожившего достойную жизнь. А тебе необходимо спасать свою жизнь. Ты молод и талантлив. Ты – философ, и твои знания нужны людям. Я бы посоветовал тебе бежать в Египет, в Александрию. Птолемей умеет ценить философов Эллады.
– Жизнь достойного стратега и мудреца, которой угрожает опасность, заслуживает большего сострадания и участия, чем жизнь молодого философа, – возразил Деметрий Фалерский. – Тебя под охраной на виду у ликующей толпы отведут в тюрьму, и безжалостное заключение может быть очень продолжительным.
– Пусть меня сажают в тюрьму, пусть казнят, – ответил Фокион. – Зачем мне свобода, если граждане Афин, которым я посвятил всю свою жизнь, лишают меня свободы общения с ними? Мне кажется, что душа Афин стоит по колено в пыли, а может пасть еще глубже.
– Я верю, что всё скоро изменится, – возразил молодой философ. – Вставай и давай вместе покинем на время Афины. Я должен спасти свою и, главное, твою жизнь, Фокион.
– У меня нет повода бежать. Я ни в чем не виноват перед народом Аттики. А ты уезжай немедленно. Ты еще не сказал всего, что задумал сказать людям, как философ.
Фокион с трудом приподнялся на ложе. В тот момент, когда они протягивали друг другу на прощание руки, Деметрий Фалерский, словно предчувствуя, что эта встреча последняя в их жизни, с волнением вгляделся в лицо величественного старца, готовящегося отдать себя во власть переменчивой судьбе. И был потрясен его самообладанием и величием.
– Не сожалей обо мне, – сказал Фокион. – Я приготовился ко всему. И запомни, в Александрии тебя ждет успех и признание.
Через несколько дней Народное собрание на Пниксе выбрало новых стратегов. Олигархов, их друзей и
Полководец Александр встал на защиту Фокиона, преданного сторонника Македонии, и его ближайших сподвижников, отправив их под надежной охраной своих воинов к Полиперхонту. Александр настоятельно просил отца не причинять им никакого зла, встать на защиту их интересов, так как они готовы оказывать помощь Македонии во всем.
В лесистом ущелье в трех днях перехода до Афин расположилось лагерем македонское войско, двигающееся к городу под предводительством регента и царя Филиппа Третьего, Арридея, для приведения в исполнение освободительного манифеста. Сюда направились афинские послы во главе с Агнопидом и Фокион со своими обвиненными вместе с ним единомышленниками.
Царь Филипп встретил прибывших из Афин в роскошном походном шатре, устланном дорогими яркими пушистыми коврами, на троне под балдахином из тканей, вытканных из золотых нитей.
Огромная свита окружала царский трон. Рядом с троном стоял регент и знатный вельможа, зачитывающий обращение полководца Александра с просьбой поддержать Фокиона и его сподвижников.
– Фокион бескорыстен и неподкупен. Он ни на одну драхму не увеличил своего состояния против того, которое оставил ему отец. Он правильно поступал, удерживая боевые силы афинян от конфликтов.
Агнопид и афинские послы с трудом сдерживали ярость, охватившую их во время чтения письма, в котором сын регента пытался защитить Фокиона, напомнив как преданно отстаивал он интересы Македонии многие годы.
Чтение письма прерывалось внезапными вспышками безудержного смеха слабоумного царя, но все делали вид, что ничего не замечают.
Регент предоставил слово афинским послам первым, предложил изложить свои жалобы.
Поднялся страшный шум, посыпались взаимные обвинения, причем каждый из послов старался перекричать другого.
– Фокион на стороне олигархов, а не демократии и народа, – первым выплеснул свой гнав наружу Агнопид.
Долгие годы Фокион был одним из самых влиятельных и почитаемых людей в Афинах, поэтому Агнопид люто ненавидел его.
– Пора казнить Фокиона и его друзей.
– Они хотят, чтобы в город вошли воины Кассандра и надругались над Афинами.
Фокион кротко и молчаливо слушал обвинения послов в свой адрес.
Царь Филипп забавлялся этой бранью, хлопал в ладоши, требовал, чтобы обсуждения продолжались.
– Это Фокион позволил Никанору захватить Мунихию. Он знал, что Антипатр умер, но поддерживал ложь Кассандра, отдающего приказы от имени отца.
Полиперхонт сначала намеревался защитить Фокиона, но, слушая обвинения послов, изменил свое решение, испугавшись, что может потерять доверие афинских граждан.