Спаситель Птолемей
Шрифт:
Олигарх Игемон, также приговоренный Народным собранием к смертной казни, решительно встал на защиту своего друга. Смерив презрительным взглядом афинских послов, он смело заявил, глядя в глаза регенту.
– Разве можно удивляться тем, кто избрал своей профессией зубоскальство, кто считает своим долгом приносить жертвы завистливой толпе злословием над выдающимися людьми.
Не на шутку рассердившись, Полиперхонт запретил Игемону говорить дальше. Но гордый аристократ из знатного афинского рода с достоинством и бесстрашием продолжал говорить.
– Благородство – вот главнейшая
Филипп Третий неожиданно перестал смеяться, вскочил с трона, выхватил из рук телохранителя копье и пронзил бы им Игемона, не удержи его Полиперхонт.
Как только царь снова занял свое место на троне и успокоился, Полиперхонт обратился к послам с милостивыми словами.
– Да поддержит меня в моем мнении богиня Фемида!.. Я убедился в правдивости обвинений против Фокиона и олигархов. Теперь их судьбу должен решить суд.
Регент отдал приказ воинам:
– Заключите Фокиона и его приверженцев в оковы и отвезите под надежной охраной в Афины, чтобы суд вынес им приговор.
Полиперхонт прекрасно сознавал, что после казни Фокиона и олигархов афиняне будут гораздо сговорчивее.
Афинские послы не могли скрыть своего торжества. Они заверили регента в своей преданности ему и царям.
Фокион и его единомышленники, заключенные в оковы, под строжайшей охраной македонских воинов были доставлены в Афины на суд собравшегося на экклесию народа.
Перед гражданами Афин был зачитан обвинительный приговор.
Подсудимых обвиняли в порабощении отечества, в уничтожении демократии и ниспровержении законов. По прочтении приговора Фокиону первому предоставили слово в свою защиту.
Поднялся невообразимый шум.
– Долой Фокиона!
– Он уже сказал всё, что мог!
– Нечего его слушать!
– Казнить изменника!
– Казнить! – неслось со всех сторон.
– Не только казнить, но и пытать!
– Пусть получит по заслугам!
– Дайте сказать ему последнее слово!
– Если последнее, то пусть говорит!..
Наконец Фокион начал говорить, но его постоянно перебивали новые крики толпы, так как среди собравшихся в театре было много людей, находившихся ранее в изгнании и среди них господствовало сильнейшее ожесточение против тех, кто в свое время лишил их гражданских прав.
Сидевшие в первых рядах слышали то, что говорил Фокион. Сидевшие дальше видели только полное достоинства и величия лицо почтенного стратега, для которого речь шла о жизни и смерти.
– Вы думаете я рассчитываю на пощаду? Поверьте, афиняне, мне всё равно – казните вы меня или нет. Моя жизнь итак подходит к концу. Я думал вести Афины к процветанию, благополучию и свободе. Я не хотел, чтобы на улицах и площадях нашего великого города бессмысленно проливалась кровь, а теперь ясно вижу, что темные злые силы снова влекут вас в бездну, что несчастья не только снова скоро обрушатся на Элладу, но мрачные силы поселились внутри вас самих и одерживают победу над светлыми силами. Я готов к смерти – ведите меня в тюрьму и убейте меня, но пощадите моих ни в чем неповинных товарищей, – последние
Эти слова тоже не были услышаны в дальних рядах театра. Люди начали терять терпение.
– Хватит его слушать!
– Ведите всех в тюрьму!
– Казнить немедленно!
Молча и неподвижно стояли рядом с Фокионом его ближайшие сподвижники.
Наконец олигарх Игемон подошел к Фокиону и встал рядом с ним.
– Я буду счастлив умереть вместе о Фокионом.
– Я тоже! – вскричал олигарх Никокл. – Запомните, афиняне, завтра вам всем будет стыдно за это постыдное судилище. Фокион не причинил зла ни одному из афинян.
– Казнить Фокиона!
– Казнить всех олигархов! – раздался над театром один общий крик.
Требование старого права, чтобы голоса были отбираемы относительно каждого обвиняемого в отдельности, было оставлено без внимания. Наконец, приговор не был произнесен в обычной форме голосования камешками, – было решено проголосовать посредством поднятия рук. Теперь уже не было речи о том, что в наказание виновным будет определена частью казнь, частью изгнание и конфискация имущества. Многие потребовали подвергнуть обвиняемых публичной пытке и немедленно вызвать палача с пыточным колесом.
Агнопид, заметивший возмущение македонских военачальников этой позорной и бесцельной жестокостью, обратился к толпе.
– Что же нам тогда останется для сбежавших из города Каллимедонта и Деметрия Фалерского, когда мы их поймаем?
Громкий одинокий голос из толпы выкрикнул.
– И что для тебя?
Все обернулись на голос, но найти этого человека в толпе никому не удалось, словно боги выкрикнули эти слова с неба в защиту достойнейшего из афинян.
Смертный приговор был вынесен единогласно. Осужденные были отведены в темницу, сопровождаемые по дороге насмешками и бранью толпы.
В темнице Фокион и его друзья осушили кубки с ядом. Их тела были брошены непогребенными за стены города на съедение птицам и псам.
Таков был первый акт восстановленной в Афинах регентом и царями демократии.
Беспорядочно собравшаяся многотысячная толпа получила право разыгрывать роль граждан, которым вернули свободу, и начала с того, что утолила свою преступную страсть к насилию на лучшем гражданине Афин.
В течение всей своей долгой жизни Фокион заботился только о благе своего города и его граждан и не ошибался, считая, что время демократии, время политического величия Афин прошло, что правителям города ничего другого не остается, как своим управлением охранять спокойствие и благополучие своего государства. Даже тогда, когда под подавляющим могуществом Александра Великого и Антипатра в Афинах снова начали оживать восторженные мечты о свободе и величии, Фокион не верил в спасительную силу идеалов, которыми прославленные ораторы, и в первую очередь Демосфен, надеялись возвратить молодость ослабевшим жизненным силам афинского народа, – в этом, считало большинство афинян, заключалась его основная вина, за которую он трагически поплатился, которой он не заслужил своей стоявшей выше всяких низменных упреков толпы жизнью.