Спаситель
Шрифт:
Старикан обжег окурком пальцы и громко выругался.
Он встал, вышел к стойке администратора. За спиной у парня по ту сторону стеклянной перегородки стоял красный флаг Армии спасения.
— Could I please use the phone? [30]
Парень скептически смерил его взглядом:
— Если разговор местный, то пожалуйста.
— Да, местный.
Парень кивнул на тесную контору за спиной, прошел туда. Сел возле стола, глядя на телефон. Думал о голосе матери. Огорченном, испуганном,
30
Можно мне воспользоваться телефоном? (англ.).
— Закрывать дверь воспрещается, — сказал парень. — Ясно?
— Ясно. Извини. У тебя есть телефонный справочник?
Парень закатил глаза, кивнул на пухлый том рядом с телефоном и вышел.
Он отыскал телефон Юна Карлсена, по адресу: Гётеборггата, 4, набрал номер.
Tea Нильсен не сводила глаз с трезвонящего телефона.
В квартиру Юна она вошла, воспользовавшись ключом, который получила от него.
Где-то здесь есть дырочка от пули, так они сказали. Она поискала и нашла ее — в дверце шкафа.
Тот человек пытался застрелить Юна. Убить его. От этой мысли она разволновалась. Но не испугалась. Иногда она думала, что никогда больше не сможет испугаться, вот так и вот этого — смерти.
Здесь побывала полиция, но задержалась недолго. Кроме пуль, никаких следов. По их словам.
В больнице она слышала дыхание Юна, видела как он на нее смотрит. Такой беспомощный в большой больничной кровати. Достаточно закрыть его лицо подушкой — и он умрет. Ей доставило удовольствие видеть его слабым. Может, учитель у Гамсуна в «Виктории» правильно говорил, что у некоторых женщин потребность испытывать сострадание так велика, что они ненавидят своих здоровых, сильных мужей, что в глубине души предпочли бы мужей-калек, зависящих от их доброты.
Но сейчас она находилась в его квартире, где звонил телефон. Глянула на часы. Ночь. По делам в такое время не звонят. Tea не боялась умереть. А вот звонка испугалась. Наверно, это она, та женщина, о которой ей, как считал Юн, неизвестно?
Она шагнула к телефону. Остановилась. Звонок тренькнул в четвертый раз. После пяти сигналов телефон умолкнет. Она медлила. Пятый звонок. Она быстро сняла трубку:
— Да?
Секунда молчания, потом мужской голос заговорил по-английски:
— Sorry for calling so late. [31] Моя фамилия Едом. Можно Юна?
31
Простите за поздний звонок (англ.).
— Нет. — Она облегченно вздохнула. — Юн в больнице.
— Ах да, я слышал, что сегодня случилось. Я его старый друг, хотел бы навестить его. Он в какой больнице?
— В Уллеволской.
— В Уллеволской?
— Да. Не знаю, как отделение называется по-английски, по-нашему — нейрохирургия. Но у дверей там сидит полицейский,
— Понимаю.
— Английский у меня… не особенно…
— Я все понял. Большое спасибо.
Tea положила трубку и долго смотрела на телефонный аппарат.
А потом опять взялась за поиски. Они сказали, тут несколько пулевых отверстий.
Администратору в Приюте он сказал, что ему надо отлучиться, и протянул ключи.
Парень бросил взгляд на стенные часы, которые показывали без четверти двенадцать, и попросил его взять ключи с собой. Он, мол, скоро запрет дверь и ляжет спать, а ключ универсальный, подходит к входной двери.
Жгучий мороз набросился на него, едва он ступил за порог. Он наклонил голову и быстро, решительно зашагал прочь. Затея рискованная. Безусловно. Но иначе нельзя.
Ула Хенму, начальник отдела эксплуатации компании «Хафслунн энерги», сидел в операционном зале на Монтебелло в Осло, думая о том, что неплохо бы покурить, и глядя на один из сорока мониторов, установленных в зале. Днем здесь работало двенадцать человек, сейчас, ночью, только трое. Обычно каждый сидел на своем месте, но сегодня вечером все, словно от холода, сгрудились у центрального пульта.
Гейр и Эббе, по обыкновению, спорили о лошадях и скачках. Так продолжалось уже восемь лет, и никому из них в голову не приходило, что можно делать ставки каждому за себя.
Самого Улу куда больше тревожила трансформаторная подстанция на Хиркевейен, между Уллеволлсвейен и Согнсвейен.
— Тридцать шесть процентов перегрузки на Т-один. Двадцать девять — на остальных, от второго до четвертого, — сказал он.
— Господи, ну народ и топит, — сказал Гейр. — Боится закоченеть? Ночь ведь, под перины пора. Сладостная месть в кубе? У тебя что, легкий инсульт?
— Народ тепло убавлять не станет, — заметил Эббе. — В нашей стране денег у людей куры не клюют.
— Все это плохо кончится, — вздохнул Ула.
— Да брось ты. Подкачаем нефти — и порядок, — сказал Эббе.
— Я имею в виду Т-один. — Ула щелкнул по монитору. — Стрелка показывает шестьсот восемьдесят ампер. А емкость рассчитана на пять сотен номинальной нагрузки.
Эббе только успел сказать: «Расслабься!» — и тотчас завыла тревожная сирена.
— Черт! — воскликнул Ула. — Так и есть, полетел. Глянь по списку, вызывай дежурного монтера.
— Смотри, — сказал Гейр. — Т-два тоже накрылся. И Т-три на пределе.
— Бинго! — крикнул Эббе. — Спорим, что Т-четыре…
— Поздно, ему каюк, — сказал Гейр.
Ула взглянул на обзорную карту.
— Ладно, — вздохнул он. — Обесточены нижний Согн, Фагерборг и Бишлет.
— Спорим насчет того, что полетело? — сказал Эббе. — Тыщу ставлю, что кабельная муфта.
Гейр прищурил один глаз.
— Измерительный трансформатор. Хватит и пяти сотен.
— Кончай базар! — рявкнул Ула. — Эббе, звони пожарным, спорим, там горит!
— Согласен, — сказал Эббе. — На две сотни?
Когда в палате погас свет, стало так темно, что Юну показалось, будто он ослеп. Наверно, зрительный нерв повредился от удара, а последствия проявились только сейчас. Однако в коридоре сразу же послышались возгласы, в темноте проступили очертания окна, и он сообразил, что просто нет света.