Спаситель
Шрифт:
– Ино отнележе [откуда] якие деньги у купечества? Таких храмов даже в Москве нету, убо одних токмо куполов и логофету не перечесть.
– От цинов, – простодушно пояснил Завадский.
Воевода приподнял брови.
– От цинов?
– Зело богатое государство и охочий интерес имеет до наших товаров. – Косил под дурака Филипп, одновременно пытаясь имитировать местный говор.
– Сице же торговля внеказенная с ними под запретом.
– Верно, Михаил Игнатьевич, так ведь мы не торгуем с ними напрямую. А торгуем через джунгарских купцов. Пока иные с ними враждовали, мы ради
Филипп по глазам воеводы понял, что тот ни черта ему не поверил, но этот мимолетный проблеск мигом скрыло напускное простодушие.
– Молодцы коли так, хватка да смекалка у вас, красноярцев зело вижу на зависть имеется. Видать совсельство [соседство] с лютыми кочевниками кой-чему вас наустило. Не стужаетесь. Верно говорю, братия? Мы смеемся, ин во-то якой у нас уездный воевода, нешто иные. Признаться удивил ты меня, Мартемьян, – воевода снова повернул голову на громыхание телег, – да что же вы там все везете-то!
– Да во-ся, разве нашего, малость и цинского товару привезли, батюшка. – Сказал Мартемьян, простодушно хлопая глазами. – Чаю, риса, тканей, трав, фарфору – ин да всего в мале.
Воевода приподнял брови и переглянулся со своими подчиненными. Обоз тем временем, наконец, заехал, растянувшись от въездных ворот до самой церкви.
– Цинского товару?
– Да ты сам погляди, Михаил Игнатьевич, – сказал Филипп, а Мартемьян Захарович, сделал два шага к воеводе и добавил тихо, так что услышал только он:
– Особливо в предопоследнюю тележицу.
Воевода переводил подозрительный взгляд то на одного то на другого, а затем вдруг зашагал к обозу, взмахнув на ходу рукой — чтобы другие оставались на месте. За ним лишь устремился коренастый служилый в дорогом бархатном кафтане и с черной повязкой на глазу.
Подойдя к обозу Михаил Игнатьевич неспешно двинулся вдоль него, и вдруг как бы невзначай остановился у предпоследней подводы, приподнял рогожу, под ней блеснули серебряные слитки. Воевода обернулся, поглядел на Завадского с Мартемьяном. Те пристально смотрели в ответ.
***
На богатом постоялом дворе, целиком выкупленном на двое суток в Димитровском посаде неподалеку от Енисейска, в разгаре дня Филипп, Данила, Сардак, Медведь, Бес и Мартемьян Захарович пили дорогие меды — отмечали переназначение Мартемьяна в должности воеводы Красноярского уезда.
Дубовый стол вынесли прямо во двор, где подле на костре жарилось мясо. Все по очереди шуточно поздравляли «нового» воеводу, хлопали по плечам, подливали сладкого меду.
– Нашего воеводу захочешь — не сдвинешь! – кричал пьяный Сардак.
– Он сам-то, кого надобе подвинет! – поддакивал другой.
– А ну, братцы, видали вы рожу индюка, егда он под рогожу зыркнул!
Охмелевший веселый Мартемьян Захарович склонился к Завадскому.
– Еже, брат, разумеешь о главном деле?
– Наживку он заглотил - по глазам видел.
– Посем отпустил он нас?
Филипп повертел в руке оловянную кружку, заполненную на треть, после чего залпом осушил ее.
– Потому что не дурак.
В этот момент на улице раздался
Хозяин постоялого двора тотчас бухнулся перед ним на колени прямо в лужу. Одноглазый не обращая на него внимания, подошел к столу, ткнул на Завадского пальцем.
– Ты едешь с нами.
Филипп переглянулся с Мартемьяном и поднялся, махнув начавшим было вставать Бесу и Даниле.
– Уверен, брат? – спросил Данила.
– Все в порядке.
Братья и Мартемьян Захарович пристально смотрели на Филиппа, пока он в сопровождении стрельцов и важного человека с повязкой покидал двор.
К удивлению Завадского за воротами его ждал крытый возок на полозьях — чуть ли не мини-карета. Куда лучше чем в розвальнях мерзнуть на ветру, подумал Филипп. Внутри обнаружились две уютные скамьи, обитые бархатом, а оконца в дверях возка были сделаны из настоящего стекла, через которые он смотрел на проносящиеся мимо дивные енисейские пейзажи. Ехали быстро — случайный люд шарахался в стороны.
Наконец, прибыли. У возка уже ждал Завадского одноглазый вояка. Плотный кафтан не мог скрыть его мощных грудных мышц и бицепсов. Кроме этой стати, резких движений и топорика на поясе, никак нельзя было определить в нем военного. Филипп даже не мог понять казак он, стрелец или простой боевой холоп.
Тем временем, оглядевшись, Завадский понял, что приехали они на кабацкий двор. Сама изба была большая крепкая, ладная, с маленькими оконцами под крышей и на дворе было непривычно для подобных мест чисто и что еще невероятней — пусто.
Человек с повязкой на глазу проводил его к дверям.
– Иди. – Сказал он, пропуская Филиппа вперед.
– Кого мне там спросить?
– Иди! – настойчивей повторил одноглазый тоном не терпящим возражений.
Филипп открыл дверь и вошел в абсолютно пустой кабак. Дверь за ним тотчас захлопнулась.
Внутри царил полумрак, но было чисто и даже богато — аккуратно выстроенные у стен столы и лавки были покрыты чем-то вроде лака, покрашенные полы сияли от чистоты.
Завадский обернулся, подергал дверь — заперто. Он медленно пошел к стойке с пустыми полками, нагнулся к провалу прохода, миновал задние сени и уперся в такую же запертую снаружи дверь. Неудивительно, но проверить стоило.
Филипп спокойно присел на лавку у одного из столов и принялся ждать. Минут через пятнадцать он встал, подошел к двери, снова подергал ее и ничего не добившись вернулся обратно. Прошло еще полчаса, затем час, Завадский начал терять терпение. Да сколько же ждать? Наконец минут через сорок, он встал, подошел к ближайшему окошку, оно было слишком высоко, так что он видел через него только верхушки елей, раскачивающихся в пасмурном небе. Рама показалась ему ненадежной, ее легко выбить, или на худой конец – вынести само стекло с внутренним переплетом. Вылезать конечно будет неудобно, но он справится. В конце концов, надо хотя бы выглянуть – вдруг там шарится этот одноглазый.