Спаситель
Шрифт:
– Не шла? С ними что-то случилось?
– С ними? Не-е-ет. О чем ты? Просто никто не покупал их товара. Хотя они предлагали его почти даром. Нашелся токмо один монгол, который купил у них полфунта, а через день кто-то подвесил его выпотрошенный труп за ребра перед их постоялым двором. Наше государство гостеприимно, но имей в виду, Филипп, семья Чжуан контролирует не всю империю Цин.
Завадский изучающе смотрел на Юншэня, тот все также дружелюбно-величественно глядел в ответ.
– Спасибо, – произнес Филипп, гася вспышку гнева улыбкой.
– Надеюсь, ты не расцениваешь, это как что-то похожее на давление. – Улыбнулся китаец. – Пойдем выпьем чаю. Я привез
Глава 41
Тунгусов братья встретили на поляне перед валунным лабиринтом. Бакан только раздал лучшим своим воинам мушкеты и пищали, переданные ему Филиппом в качестве частичной оплаты услуг, и они теперь как бедные дети, получившие дорогие игрушки с благоговейной бережностью гладили по ними пальцами. Тунгусы вообще любили оружие, но потусторонняя смертоносность ружей их по-настоящему завораживала и, хотя Завадский сомневался, что они скоро станут владеть ими виртуознее, чем владеют своими пальмами и луками.
Увидев Филиппа, Бакан смутился диким поведением своих людей и приказал им спрятать ружья.
– Годе прошло, брат? – спросил он, кивая на выезжающий обоз.
– Этот мир будет нашим, брат. – Завадский был в прекрасном расположении духа. Кроме того, в нем появилась какая-то ненаблюдаемая прежде вальяжность.
Простодушное лицо Бакана просияло – как и все поддавшиеся влиянию Филиппа, но искренне верил ему.
Завадский обнял тунгуса и повел подальше от лишних ушей.
– Но нам предстоит еще поработать.
– Конечно, Филипп… Ты убо алкаешь поведать о некоем деянии?
– Да, есть одно небольшое дельце для тебя.
– Слушаю.
– Юншэнь поведал, что на прошлой неделе в Урге три русских купца торговали тем же товаром.
– Опиумом? – удивился Бакан. – Стало быть сведали?
– Я догадываюсь чьих рук это дело, но суть не в этом. В общем… найди их.
– Сыщу, брат… ин еже егда с ними сделати?
– Сделай так, чтобы тот, кто послал их, больше не совершал таких ошибок.
Бакан задумался на пару секунду, а потом понимающе кивнул.
– Вот и славно, брат! – Филипп похлопал тунгуса по плечу. – Пойдем, выберешь товара на свою долю.
***
Шильские перекупщики братья Чекушниковы тридцати и двадцати шести лет, а также их дальний родственник Федот Вареньев неопределённого возраста не спешили в Нерчинск – засев на богатом постоялом дворе неподалеку от Верхнеудинска, они третий день пьянствовали, позабыв, о том, что их дожидаются влиятельные люди. Купцами они числились только по местническому происхождению, на деле же просто посажены были на синекурские должности в разветвленной купеческой сети своих богатых отцов и дядей, каким-то образом связанных со Строгановыми. Настоящая причина их задержки заключалась не в огненной воде и не в природной беспечности. Главной причиной был дрянной опиум, который они раздобыли тем же способом, что и Завадский свою первую партию – то есть забрали у пленных киргизов. На нем же они теперь плотно сидели.
Курить они начали еще на пути в Ургу и к моменту прибытия их уже нисколько не заботило и не смущало отсутствие покупателей. Торговлю за них пытался вести приказчик Аверьян – толковый малый из мужиков. Он-то и продал монголу полфунта товара. Со скамьи из соседней коморы за сделкой наблюдал старший Чекушников, который лежал на лавке в абсолютно голом виде и спустя час божился брату и Вареньеву, что у монгола были на голове козлиные рога. Аверьян же утверждал, что рогов не было, а был только рисунок змеи на шее, сделанный
Кто прав узнали на следующий день – на низкорослом дубе перед их воротами висел выпотрошенный труп монгола с татуировкой змеи на шее.
Вареньев, увидевший труп первым, завизжал и стал бегать по двору по расширяющейся спирали, пока не опрокинулся в корыто с помоями.
В тот же день они спешно выехали из Урги, продолжая курить опиум.
Сейчас дорога в Нерчинск задержала их на постоялом дворе. Они сидели в большой избе. Младший Чекушников развлекался с крепостной девкой, пытаясь заставить ее принять в себя опиума, девка визжала и на фоне этого визга пьяный Вареньев в сотый, наверное, раз рассказывал, опостылевшую старшему Чекушникову историю о том, что он якобы представитель какого-то старинного и очень богатого французского рода по фамилии Варенье (ударение на последний слог). Букву «в» к фамилии присобачил его дед, чтобы не приняли за нехристя и не искололи пиками казаки. Пьяный Вареньев умел быть невыносимо нудным и агрессивным. Один из приказчиков, который по милости братьев пьянствовал вместе с ними, спросил какое дескать варенье – малиновое али яблочное, на что получил удар трещоткой в нос от Вареньева.
Старшего Чекушникова уже тошнило от Вареньева, а теперь ко всему прочему на него напал какой-то беспричинный страх – ему стало казаться, что у Вареньева на голове рога. Он подошел к нему и стал водить рукой у того над головой, а затем поднял к лицу ладони и завизжал. В этот момент девка наконец вырвалась из рук пьяного Чекушникова младшего и побежала во двор. Чекушников бросился за ней и тотчас тоже дико закричал. Вареньев и приказчики выбежали за ними. Раздались неприятные звуки будто мясники в разгаре дня на ярмарке рубят мясо. Правда все это сопровождалось нестерпимыми криками, которые старший Чекушников не слышал, поскольку что было сил зажал уши руками. Он настолько устал за последние дни от шума и видений, что когда увидел входящими в избу двух тунгусов с окровавленными пальмами, принял их за очередные видения, и ничего не говоря, сел в углу между печкой и сундуком и закрыл глаза.
***
Деятельный, рыжебородый, статный, веснушчатый и всегда спокойный приказчик строгановских енисейско-ленских промыслов Осип Васильевич Голохватов с привычной плотоядной улыбкой с высоты своего роста глядел на вновь вскипающего как самовар своего верного зверошироколицего помощника пятидесятника Рогаткина, по заглазному прозвищу – Коротышка.
Вскипая, Рогаткин шевелил усами, водил кругом своим большим горбатым носом, вращал бешено глазами, а потом доставал скребущий по земле палаш и что-нибудь, а то и кого-нибудь рубил пополам. Сила в нем была недюжинная как у бородатого гнома. Серчал пятидесятник Рогаткин по любому поводу, благодаря причудливой смеси кипучих кровей южных народов, хотя официально он имел титул боярского сына, правда из очень бедного рода.
Его полная противоположность по характеру – спокойный как аллигатор Голохватов из-за гневных плевков Рогаткина все никак не мог высказать свою мысль и вынужден был то и дело цеплять на лицо ошалелую улыбку, какая бывает часто у флегматиков.
Только что их покинул один из верных его людей – Никита Палицын по прозвищу «Расстрига» (из-за длинных растрепанных волос, обрамлявших лысину и всклокоченной бороды). Несмотря на несуразный внешний вид Расстрига был опасным боевиком. Прежде он числился стрелецким сотником в сгоревшем Албазинском остроге, но по факту всегда был членом боевой команды Голохватова. Исполнял он обычно всякие поручения на выездах.