Спасти кавказского пленника

Greko

Между постами устраивали пикеты — круглой формы двойные изгороди, забитые землей и способные укрыть с десяток дозорных от пуль противника. В жаркое время казаки сооружали для себя «холодок» — неказистый шалаш, в котором можно было только лежать.

Я досконально ознакомился с нехитрой системой организации кордонной службы, ибо меня тормозили на каждом посту и даже на отдельных пикетах. Расспрашивали, провожали удивленным взглядом и даже пытались задержать до приезда «пана»-начальника. Один сообразительный урядник посоветовал не выпендриваться

и присоединиться к большому отряду.

— Ходу прибавьте, ваше благородие, и догоните полусотню хорунжего Косякина. Они в резерв на баталпашинское отделение едуть. Вам кудой надоть?

— До аула Карамурзина. Не слыхали, где ногайский князь? На месте ли?

— Не могим знать, Вашбродь! — развел руками постовой урядник.

Я поторопил коня и вскоре увидел столб пыли. Полусотня шла на рысях.

Догнал, подбадривая коня окриком. Поравнялся с задними рядами. Казаки с удивлением смотрели на мою голову, замотанную в башлык. По теплому времени свои башлыки они оставили в казармах. Но решили, что я так от пыли спасаюсь.

Поравнялся с хорунжим. Представился. Казачий офицер не возражал против моего общества. Даже обрадовался, что есть с кем лясы поточить.

Первым делом расспросил его о Карамурзине и его ауле. Хорунжий сильно удивился.

— Это вам к Барсуковской станице нужно. Но что вам у ногайцев делать? Там грязь непролазная и воняет, не приведи господи! Кочевой же народ. Не привыкли к оседлой жизни. Одна кибитка князя что-то приличное из себя представляет. Да и вряд ли что узнаете. Разумеете по-ногайски?

— Только по-турецки.

— Может, и есть кто из татар. Хотя — сомнительно. Мужчины отарами заняты или покосом.

— Не сеют?

— Куда там! Скотоводы! — Косякин махнул рукой в сторону левого берега, где паслись многочисленные отары. — Ваш князь может и там быть. Только как вы его найдете?

Сотни кибиток усеивали равнину левобережья, теряясь в далеких лесных предгорьях. Десятки пастухов и путников сновали между аулами. Плетеные коши, загородки для овец, сменялись садами и полями мирных черкесов. Или мирными притворявшихся.

И проплешинами от сгоревших аулов. Засс безжалостной рукой отодвинул абадзехов дальше в горы и стал полновластным хозяином на много верст вокруг Прочного Окопа. И явно не горел желанием помочь мне найти князя Тембулата. Так что выход оставался один: ехать, несмотря ни на что, в карамурзинский аул.

Весь юмор ситуации заключался в том, что это селение находилось всего в нескольких верстах от поворота на Ставрополь в предгорьях. Больше недели назад я проехал мимо, не подозревая, что нужный мне аул куда ближе Прочного Окопа. Подчинился приказу и поехал к Зассу. А теперь тайком возвращался обратно с неясной перспективой. Но недаром говорят: под лежачий камень вода не течет! Без Карамурзина я Торнау не отыщу. Нужно будет — и на левый берег рвану.

— А что горцы за рекой? Балуют? — поинтересовался я.

— Мирные! — презрительно скривился хорунжий. — По мне, так лучше были бы

немирными!

— Почему же?

— От них вреда больше, чем пользы! Во-первых, балуют! Что у нас, что у соседей. А нам их или карать, или защищать. Нелегкая работенка у местного пристава. А, во-вторых, немирных горцев пропускают на наш берег, а нам сообщают разные небылицы. Как генерал разбирается в потоках лжи, остается лишь догадываться. Ждем не дождемся, когда лето настанет.

—?

— Кубань станет неистовой. Броды исчезнут. Набеги прекратятся. Горцы лишь весной и осенью разбойничают крупными партиями.

— Сезон охоты?

— Можно и так сказать. Хотя безлошадные круглый год шастают. Они называют себя «психадзе».

— Психами? На голову больными?! — не на шутку удивился я.

Хорунжий рассмеялся.

— Про психов не слышал! А головой они точно скорбные. Круглый год с голодухи лезут к нам мелкими партиями и не брезгают никакой добычей. «Психадзе» переводится, как стая водных псов. Они бурдюки надувают, цепляют на себя за лямки и плывут. А серьезные набеги по большой воде не ходят. Хеджреты — вожди в кольчугах и панцирях — ведут крупные отряды. Им не только добыча нужна, но и слава. А, стало быть, нужно не забывать о возможности отступления. Какая в том честь, коли весь отряд на нашем берегу оставишь? Горцы говорят: кожа убитого хеджрета ни на что не годна, но когти этого зверя дорогого стоят!

— Вы, наверное, с таких «когтей» хороший навар имеете?

— А как без этого прожить?! Годового жалования — всего 16 рублей ассигнациями. А обмундировка при производстве — 350, да за лошадь — 250. Без баранты и добычи пропадай, офицер! Эх, сказался бы в юношах неграмотным, был бы урядником! А все тятя! Приспичило ему меня в Ставрополь отдать в гимназию!

— То-то я смотрю, у вас речь грамотная.

Хорунжий наклонился ко мне и тихо сказал, ясно показав, что школа с ним до конца не справилась:

— Мечта у меня есть! Хочу кольчугу захватить Джамбулата Болотокова. Доспех тот прозывается «шакшар». По легенде, принадлежал халифу Али, зятю Магомета. За кольчугу ту было заплачено 30 душ обоего пола. Сверх того, говорят, что будто бы тот, кто выстрелит в воина, одетого в шакшар, умрет тяжкою, продолжительною болезнью. Нужно лишь прокричать пред сражением трижды, что на тебе заветный панцирь, — Косякин перекрестился по-старообрядчески. — И еще бают. Нельзя его выкрасть. Один уздень попытался, да шакшар от него сбежал!

Он мечтательно улыбнулся. Оглянулся на свою полусотню. Оценил состояние лошадей. Отдал приказ сбавить ход и запевать песню. Казаки встрепенулись. Затянули бодро.

Из-за леса, из-за гор, из-за щелей

Едет сотня казаков-лихачей!

Э-эй, говорят, едет сотня казаков-лихачей!

Попереди командир наш молодой,

Ведет сотню казаков за собой!

Э-эй, говорят! Ведёт сотню казаков за собой!

За мной, братцы, не робей, не робей,

На засеки поспешай поскорей.