Спасти кавказского пленника

Greko

— Но почему, Тамара?! Я думаю о тебе, скучаю!

— Ты точно дурак!

— Почему???!!!

— Потому что ты на войне! Потому что твоя единственная задача — выжить! А если ты думаешь обо мне, представляешь меня голой, мечтаешь залечь ко мне под теплый бочок, жаждешь заняться со мной любовью, ты уже перестаёшь быть воином. Тебя в этот момент любой пацан возьмет голыми руками! И что тогда будет с твоими мечтами? Что тогда будет со мной? Об этом ты подумал, маймун? Послушай меня, осёл! Соберись! Сделай, что должно, и возвращайся! И тогда я тебя буду так любить,

что ты будешь меня молить, чтобы я остановилась, дала тебе передышку! Я тебя всего покрою своим запахом! Ты понял?

— Понял.

— Не слышу!

— Да, понял, понял!

— Что ты понял?

— Стрелять, так стрелять! Любить, так любить!

— А что ты должен обязательно сделать?

Я задумался. Тамара уже похлопывала ладошкой по бедру в нетерпеливом ожидании. Меня осенило.

— Я должен обязательно допить оставшуюся половину вина!

— Хороший муж! И не простудись!

Тамара вмиг оказалась одетой. Вышла за дверь.

— Уффф.

— Повздыхай мне тут еще! — раздался её голос из-за двери.

«Вот же, зараза!»

Я улыбнулся. Хлопнул себя пару раз по щекам, возвращаясь в осенний лес. Готовый к войне.

…Лишь ночью удавалось размять немного ноги. Оставалось лишь проклинать Тамбиева и молиться, чтобы он соизволил поскорее тронуться в путь. Вид аула, спрятавшегося в осеннем золоте на горном лесном склоне, надоел до чертиков, несмотря на окружающую красоту.

Успокаивал себя тем, что Торнау пришлось куда тяжелее. Человек уже полтора года в плену. Холод, голод, издевательства, угрозы. Опять же — цепи! Почему-то мысль о железных оковах меня особо выводила из себя. Сам в них побывав, я слишком близко к сердцу принимал это испытание.

«И сейчас ему не позавидуешь. Когда свобода в нескольких шагах. Когда забрезжила надежда, и появился друг. Спит ли он по ночам или лежит в своем узилище, слушает стук капель дождя о крышу, ожидая совсем другого сигнала?»

Тембулат с нами не остался. Куда-то уехал, чтобы готовить пути отступления. Он хотел нанять абадзехов (!) для нашего сопровождения по условно вражеской территории. Решил, что можно будет использовать их втемную. Замотать Торнау лицо башлыком — авось не узнают. Он меня уже начинал пугать своей продуманностью.

Настолько в нем уверился, что совсем не удивился, когда он вернулся буквально за часы до отъезда Тамбиева. Казалось, Карамурзину подвластно рассчитать все, что сделают черкесы в любую минуту. Он был подобен лавине. Нехотя сдвигался с места, чтобы потом все быстрее и быстрее, постепенно ускоряясь, сметать все на своем пути.

— Можно выдвигаться к аулу Джансеида! — он сразу принял решение.

— Я останусь. Покараулю несколько часов. Вдруг он передумает и вернется, — предложил я.

— Толково! — согласился со мной старый абрек. — Возвращайся, как стемнеет. Найдешь ночью дорогу?

— Без сомнений! Я запомнил ее так хорошо, что найду с завязанными глазами!

Ногайцы уехали. Я не стал рассусоливать. Вывел из укрытия своего коня и помчался догонять Тамбиева.

Мой расчет был прост. Если в схватке с кабардинцем проиграю, ничто

его не насторожит. Подумаешь, какой-то горец решил свести с ним счеты или заработать денег, привезя его голову в Прочный Окоп. Подкараулил и решил попытать удачу.

Если же сумею победить, наши шансы на счастливый исход повысятся многократно. Некому будет поднимать абадзехов в погоню. В противном случае, риск возрастал до критических значений. Тембулат не говорил об этом вслух, но было видно, что гонка с местными на опережение в их чащобах — это самое слабое место его плана.

Я мчался по лесной дорожке вдоль быстрой речки, пытаясь сравняться с ее скоростью. Белая вода пенилась и сражалась с выглаженными за столетия камнями. Шум этой битвы и осенняя листва заглушали стук копыт моего Боливара. Именно это подвело Тамбиева.

Он слишком поздно понял, что его кто-то догоняет. Опыт позволил ему развернуть своего коня на узкой тропинке, воспользовавшись просветом между деревьев.

— Кто ты? Остановись!

Он выхватил свой пистолет, но это было последним, что он успел сделать. «Смуглянка Бесс» меня не подвела. Я уже держал ее в руках, стоило показаться спине врага в сетке из мелкой дождевой капели. Когда заметил, что кабардинец поднимает свой пистолет, выстрелил ему в грудь.

Мой выстрел вышиб его из седла. Я соскочил с коня. Обнажил кинжал.

Тамбиев лежал на спине. В уголках рта надувались кровавые пузыри. Его глаза с укоризной смотрели в серое октябрьское небо. Одна пуля, один незнакомый черкес, одна непредвиденная встреча на лесной тропе перечеркнула его жизнь в тот момент, когда казалось, что все сложилось. Русские через Тембулата предложили богатый выкуп. Скоро можно будет забыть о нищенском существовании. Об опасном воровском промысле. О вечном недовольстве его женщин.

— О, великий Тха! Зачем ты так суров со мной?

На глаза его выкатились слезы.

Я ударил своим кинжалом ему прямо в сердце. Надавил двумя руками, вгоняя лезвие поглубже, чтобы уж наверняка покончить с предателем. И облегчить его страдания.

С усилием выдернул кинжал. Вытер его о черкеску трупа. Достал ножик для мяса и оставил на лице предателя свой фирменный знак.

Я не боялся оставить такой след. Выстрел заглушила река. Найдут Тамбиева не скоро. Решат, что кабардинцу повстречался его кровник. У тех, кто живет разбоем, врагов всегда в избытке. Пусть его люди поломают голову, пока свяжут его смерть со мной. Да пусть свяжут! Мне плевать. Предатель получил свое!

Я засмеялся. Задрал лицо, чтобы его охладил дождик. Вдохнул влажный воздух полной грудью. Теперь можно было возвращаться к ногайцам. Никто уже нас не остановит!

… Я добрался до аула Джансеида в глубокой темноте. На условленном месте никого не было. Перепугался не на шутку. Что могло пойти не так? Что не учел старый абрек?

Прислушался. В ночной темени хорошо разносились звуки. Из аула, где прятали Торнау, доносился неясный шум. То ли лошади топтались на месте, то ли волновалось небольшое стадо, то ли кто-то переговаривался, то ли все вместе одновременно.