Спасти кавказского пленника
Шрифт:
Я зарядил ружье. Проверил револьвер. И поскакал в аул. К черту! Или сейчас, или никогда!
Из густой тени у околицы на меня выскочил всадник. От неожиданности я едва не нажал на спусковой крючок.
— Тьфу-ты! Шайтан тебя забери, урум! — зло зашептал Бий. — Чуть пулю на тебя не потратил. Все в порядке? Тамбиев не вернулся?
— Все нормально, — постарался ответить как можно нейтральнее и опустил оружие. — Где все?
— Поезжай прямо. Не промахнешься.
Я поехал по вымершей улице аула. Из домов не доносилось ни звука. Ни одного огонька
Наехал на конную группу. С трудом опознал Карамурзина по белой чалме на папахе. Рядом с ним стоял человек, надевавший оружие.
Передо мной был заросший бородой и волосами поручик Торнау[1].
[1] В реальной истории Ф. Торнау проведет в плену еще год. Карамурзин его вытащит, договорившись с Джансеидом. Обстоятельства освобождения поручика в его «Воспоминаниях кавказского офицера» изложены довольно путано. Карамурзин ему явно не всё объяснил. Или что-то приукрасил. Вплоть, до рассказа, будто жена Джансеида подпоила охранника. Эта и другие подробности выглядят настолько невероятно, что мы не решились их использовать даже в романе-альтернативке.
Глава 17
Долг офицера
«А про расческу и ножницы мы не подумали!» — мелькнула у меня мысль и тут же пропала. Сознание затопила горячая волна радости.
— Так вот о каком сюрпризе ты меня предупредил, Тембулат! — воскликнул Торнау и стиснул меня в объятьях. — Боже, Коста, как я рад вас видеть!
Я аккуратно отстранился:
— Господа офицеры! — обратился я к Карамурзину и Каймурзе. — Поприветствуем, как должно, поручика Торнау!
Мы втроем выпрямились по стойке смирно. Вскинули сложенные пальцы к папахам, отдавая честь настоящему герою.
— Здравия желаем, Ваше Благородие!
Торнау рассмеялся:
— Друзья! Оставим официальщину до моего облачения в мундир! Я спасен! Неужели я спасен?!
— Рано почивать на лаврах! Нужно спешить! — тут же отозвался Карамурзин.
Торнау покачнулся. Я поспешил подхватить его под локоть.
— Слабость в ногах и в теле, — честно признался поручик. — Помогите мне, Коста, забраться на лошадь.
Я подсадил его в седло. Пристроился рядом, чтобы подстраховать. Он был явно болен. И очень возбужден. Всю дорогу до первой остановки он что-то рассказывал, то и дело перескакивая с одного эпизода своего плена на другой. Или начинал меня благодарить, удивляясь, как так вышло: в прошлом году он ехал меня страховать, а в итоге, я примчался ему на выручку.
— Как прошла ваша миссия с англичанином? Успешно? Вы уже офицер! Наверное, и награды есть. А я тут прозябал, всеми силами стараясь не уронить честь русского мундира. Зачтут ли мне в выслугу эти месяцы плена? Впрочем, о чем я? Какое это имеет значение? Я дважды бежал. Не вышло. Оба раза меня предавали. Тамбиев будет зол…
Примерно такой сумбур лился из него потоком до тех пор, пока Тембулат не попросил помолчать. Он опасался неожиданных встреч. Мы не настолько далеко отъехали от аула Джансеида, чтобы позволить
— Пока не покинем земли абадзехов, будем проявлять бдительность. Дневку устроим в одном укромном месте, как только солнце разгонит утренний туман. Пока лучше отложить разговоры.
Режим тишины сохранить не вышло. На Торнау напал кашель. И в седле он держался нетвердо. Когда рассвело, нам стало очевидно, что нужно что-то делать. Карамурзин то и дело оглядывался на своего спасенного друга, не зная, что предпринять.
— Есть один способ, — выступил я с предложением. — нужна проточная ледяная вода приличного объема и хороший костер.
— Водопад подойдет?
— Смотря какой… Если вода по камням стекает…
— Нет, отвесно падает. И дым от костра спрячет. Туда и правил. Скрытное место. Горячего поедим. Обогреемся. И Торнау подлечим. Главное, дымом себя не выдадим. Водопад скроет.
— Отличный вариант!
Я поворотился к поручику.
— Как вы, Федор Федорович? Еще держитесь?
Торнау улыбнулся.
— Вы не поверите! У меня такой прилив сил! Будто крылья выросли!
Я посмотрел на него с подозрением. Знаю я эти приливы. Потом наступит отходняк. И получим на руки беспомощный овощ.
Карамурзин все понимал. Но сохранял спокойствие. Отдал команду своим ногайцам. Одна парочка свернула в лес. Застучали топорики. На подъезде к водопаду, который безошибочно определялся по звуку падающей воды, отставшие нас догнали. К их вьючной лошади были приторочены три двухметровых бревна, от одной сухотины. Уже очищенные от сучков и даже обработанные с одной стороны. В них были прорублены нечто вроде канавок.
Водопад впечатлял. Я на подобные уже насмотрелся, разъезжая по Черкесии. В долине Пшады их насчитывалось десятки. Тот, к которому мы попали, был небольшой высоты — не более семи метров. Он обрушивался на широкую каменную ступеньку метровым отвесным потоком и стекал с нее в лагуну в теснине. Это тихая заводь напоминала зеленое стекло.
Карамурзин сложил хитрым образом три бревна[1]. Поджег их. Сухое дерево весело затрещало. Дым уносило вверх. Его скрывала водная пелена.
— Скоро будет хороший жар. Начинай свое лечение.
— Федор Федорович! Раздевайтесь догола, ныряйте с головой в поток. Потом завернем вас в бурки и усадим у огня. Хорошенько прогреетесь, пропотеете. Попьете горячего бульона из гомыля. Поспите — и будете как огурчик!
— Вы с ума сошли?! Я и так простужен. И ледяная вода…
— Шоковая терапия!
— Интересное сочетание слов. Вы уверены в результате?
— Уверен! Меня так один раз вылечили.
Объяснить, где надо мной столь изощренно издевались, я бы не смог. Не признаваться же в визите на Соловки, начавшейся простуде, купании в ледяной воде и с последующим потением у костра в телогрейке…
Торнау мужественно вытерпел экзекуцию. Сидел у огня, подставляя жару то один бок, то другой. Счастливо улыбался. Как Фалилей в первый свой день, свободный от рабства — неуверенно, застенчиво и искренне.