Спасти огонь

Арриага Гильермо

Его все еще трясло, когда он вылез из кабины и рухнул в тени акации. Зубы стучали, кости трещали, глаза слезились. Зачем он его убил? Какой такой вирус заставил его убивать? После отсидки он пообещал себе не творить глупостей. Жить спокойно, без разборок. Но понаделал кучу ошибок, и первой из них стал билет на автобус до Акуньи. «Я еду к моему корешу-нарко, чтоб он мне нашел работу, но с нарко ни в жисть не стану связываться». Ага. Щас. Разбежался. Читал, читал историю, Геродота читал, Шекспира, Фолкнера, а все равно не допер, во что вляпывается.

Убийство Лапчатого и убийством-то назвать нельзя. Так, понарошку. В чем тут прикол: стрельнуть в харю пацаненку из любительской команды? А вот завалить босса «Самых Других», укокошить Галисию — это да, это уже премьер-лига. Галисия заслужил. Потому что продажный, потому что дилер, потому что мудак.

Ну да чего сейчас раздумывать? Пора за руль, развернуться и втопить по меньшей мере до Монкловы. Вряд ли уроды станут его перехватывать. Лапчатый того не стоит. Он расходный материал. Нарко любят нанимать одноразовых сопляков. Он, само собой, стал работником месяца, все-таки завалить дона Хоакина это не хухры-мухры. Не у каждого хватит яиц выхватить ствол посреди толпы «Киносов» и всадить боссу четыре пули между ухом и виском. Но ничего, найдется новый смельчак. Нет в Акунье такого мойщика машин, который, заслышав позвякивание ключей новенького «форда», не согласится на халтур ку вроде этой. Им не деньги и не дома нужны, им подавай четырехдверный «форд»-пикап и бонусом мини-холодильник, такой, который через прикуриватель можно подключить, как раз на упаковку пива, шесть бутылок. «Самые Другие» не станут терять время, разыскивая убийцу Лапчатого. Матери неустойку, похороны с оркестром и тамалес, младшему пообещают работу найти, и прости-прощай, Лапчатый.

Он долго не мог успокоиться. Никогда бы не подумал, что покойник ему прямиком в мозжечок ввинтится. Перед глазами стояло лицо Лапчатого за тысячную долю секунды до выстрела и не хотело уходить. Испуганное, искаженное страхом лицо, как бы говорившее: все, пропал я на веки вечные! Жизнь за миг до смерти. Хосе Куаутемок старался не закрывать глаза, чтобы этот образ не отпечатался на сетчатке. Если отец не отпечатался, то этот сопляк тем более не должен. Надо было отвлечься, пройтись, словом, как-то стряхнуть окаянный взгляд Лапчатого.

И еще надо было решить, убирать Галисию или нет. Начал он с Лапчатого, потому что после Галисии на него набросятся и федералы, и военные, и морпехи. Порешить начальника полиции — это не шутка. Это серьезная тема. Он спросил себя, стоит ли наваливать еще один груз себе на плечи. С другой стороны, тонюсенький голос совести взывал к нему и велел действовать. Да, Машина, дон Хоакин, «Киносы», «Самые Другие», словом, все они — отборное отребье. Ядовитые змеи нашего общества. Кому вообще не насрать, жив нарко или мертв? Уродом больше, уродом меньше, разве только родственники всплакнут. А так какой обычный гражданин, что работает свои восемь часов, платит налоги, мечтает вырастить детей и завести собаку, которая будет радостно облизывать ему лицо, встречая с работы, интересуется жизнью и смертью нарко? Но Хосе Куаутемок интересовался. Человек есть человек, и все тут. Машина, кем бы он там ни трудился, — верный товарищ. Дон Хоакин оплатил Хосе Куаутемоку лечение и взамен ничего не просил, хотя казалось, будто очень даже просит. Нарко — народ нелицемерный. Да, бизнес они ведут по-своему, и он у них связан с убийствами, взятками, угрозами, слежкой. Ну так они этого и не скрывают. Сами скрываются, а дел своих не скрывают. Честно заявляют, чего хотят и как именно. И цену платят высокую: с самого начала они точно знают, что рано или поздно их завалят. Хреново знать, что жребий твой брошен. Нарко не прикидываются, они согласны, что они бандиты и сволочи.

А Галисия, наоборот, мерзкий стервятник. Ему платят за то, чтобы он защищал народ, а он над народом измывается, да еще как. От покойников кормится, козлина. Дракула-Сракула недоделанный. Такую плесень нужно стирать с лица земли, и поэтому Хосе Куаутемок взял на себя задачу выписать Галисии пропуск на кладбище.

Для поездки мы арендовали школьный автобус. Пройти контроль нам полагалось в три часа, закончить выступление — к семи, а встретились мы в «Танцедеях» в час дня. Хулиан и Педро напомнили правила. С собой удостоверение личности. Никаких часов, колец, цепочек, кулонов, сережек. Никаких пластиковых карт, наличными не больше трехсот песо, и, само собой, никаких марихуаны, кокаина, кристалла или сигарет. Хулиан посоветовал женщинам не смотреть в глаза заключенным. Это может быть расценено как попытка заигрывания, а потом расхлебывай последствия. Альберто примерно описал зал, где нам предстояло выступать, и ответил на кое-какие технические вопросы.

Без четверти два мы сели в автобус. За нами ехали три внедорожника с телохранителями, которых

предоставил Педро. Все вместе походило на президентский кортеж. Остановились на заправке. Некоторые танцовщицы хотели сходить в уборную, чтобы не пришлось пользоваться унитазами, залитыми мочой зэков. Альберто, вообще-то, говорил, что нам выделили несколько помещений в качестве гримерных и там есть чистые туалеты, но многие предпочли все-таки не рисковать. Пока они толклись в очереди в крошечную уборную — не исключено, что не менее или даже более замызганную, чем тюремные, — Хулиан в соседнем «Оксо» накупил орешков, чипсов и шоколадок для бывших сокамерников. Я осталась наедине с Педро. «Нервничаешь?» — спросил он. «Не без этого». — «Знаешь, я думаю, ты там сегодня познакомишься с одним мужчиной, который тебе очень понравится», — сказал он. «Да? А тебе он нравится?» — «Да, еще как, но думаю, это больше твой тип». — «А какой мой тип?» Педро озорно улыбнулся: «Ну вот как я, только мачо». Мы рассмеялись. «Я тебе его показывать не буду, сама поймешь, кто это».

Мы могли опоздать. Педро забеспокоился. Тюремное начальство оставило точные указания: ровно в три ноль-ноль мы должны быть на входе. Запустить в тюрьму двадцать пять человек, считая всех танцоров и техперсонал, — процедура долгая и сложная. Педро опасался, что, если мы опоздаем на десять минут, представление отменят или перенесут на неопределенный срок. Мы поторопили народ и отправились дальше.

По мере приближения к Восточной тюрьме я замечала, как мир вокруг меняется. Район Истапалапа был для меня и людей моего круга чем-то вроде территории команчей, местом, куда такие, как мы, забредать не должны. Из всех щелей сквозило бедностью. Почти везде над домами колючая проволока, кругом вонючие лужи, своры бродячих собак, битые машины, разросшаяся трава на разделительных полосах, высохшие деревца, размалеванные металлические жалюзи закрытых заведений, на углах смуглые мускулистые мужики сосут пиво из литровых бутылок — преамбула к тому, что нам предстоит. От одного вида этих улиц мне стало страшно. Педро заметил и постучал кулаком по стеклу. «Бронированное, — сказал он и махнул на едущие за нами машины, — а они тоже не дадут нас никому в обиду». Они — значит охранники. Всего шестнадцать человек в трех машинах и автобусе. Стажировались у мосса-довцев, все специалисты по боевым искусствам и тактикам безопасности, так что волноваться не о чем.

Вдали показалась тюрьма, огромное строение с высокими стенами и еще более высокими вышками, обнесенное мощной решетчатой оградой с полосой колючей проволоки. У меня даже сердце чаще забилось, как только я ее увидела.

Ровно в три мы подъехали к главному входу. Нас ждали два чиновника. Педро и Хулиан поздоровались с ними, как со старыми знакомыми. Позади труппы выстроилось четверо бдительных охранников. Педро представил меня: «Марина Лонхинес, руководитель коллектива». Один из двух чиновников, более упитанный, пожал мне руку. Ладонь у него была пухлая и потная. «Очень приятно, сеньорита. Моя фамилия Дуарте, я начальник отдела внешних связей». Я поздоровалась со вторым типом, высоким и худосочным. «Лопес, из администрации», — представился он. После Дуарте рука у меня осталась влажной. Я украдкой достала флакончик с антибактериальным гелем, выдавила капельку на ладонь и растирала, пока не почувствовала, что руки сухие.

Дуарте велел заходить по одному и следовать указаниям охраны. В особенности он напирал на то, что мы не должны разделяться, шуметь и заходить туда, куда вход воспрещен. Две женщины-полицейские досмотрели нас. Многим стало явно не по себе от ощупываний. Дуарте лаконично проинформировал, что это обычная процедура для входа в исправительное учреждение, и если кто-то откажется от досмотра, они, к великому сожалению, вынуждены будут отказать в доступе. По правде говоря, проверяли не очень строго и даже сделали вид, что не заметили серебряную цепочку на лодыжке у Ханни.

Наконец досмотр закончился, и нас пропустили внутрь. Ворота отворились, и передо мной предстали недра Восточной тюрьмы.

Хосе Куаутемок поехал в салон подержанных машин и обменял свой пикап на модель постарше, но побольше. Продавец не задал ни единого вопроса. Ему такие срочные обмены были только на руку. Понятно же, если мужику нужно сбыть тачку, значит, тачка засвечена. Завтра они у себя же на сервисе ее покрасят, а потом подмажут кого надо и раздобудут новые номера и новое свидетельство. Этакая прачечная, где отмывают грязные тачки, типа мы-люди-рабочие-и-честные-а-бизнес-у-нас-по-торговле-автомобилями-с-пробегом-вполне-законный.