Спасти огонь

Арриага Гильермо

Вернулся Хулиан. Не подозревая о нашем с Педро разговоре, он первым делом пригласил меня поучаствовать в его тюремной литературной мастерской: «Мы с Педро будем очень рады. Ты не представляешь, какие тексты пишут эти зэки. Они перевернут твой мир. Мы хотим, чтобы ты выслушала их истории. Ты увидишь самую темную сторону реальности». Мы договорились, что я приду на следующее занятие. Когда мы прощались, я прошептала Педро: «Это ведь ты убедил его пригласить меня?» Педро с улыбкой отстранился: «Ничего подобного, он сам это придумал». Поцеловал меня в щеку и удалился вместе с Хулианом.

Один солдат подошел поближе, держа его на прицеле: «Сеньор Уистлик, вы вооружены?» Хосе Куаутемок кивнул. На него наставили шесть фонарей. За фонарями было не видно толпу индейцев-сапотеков, готовых набить его металлом, как свинью-копилку. Он не опускал рук, пока мелкотравчатый галдя — тик

его обыскивал. Тот забрал оба ствола и отступил. «Встаньте на ноги», — приказал он. Поднимаясь, Хосе Куаутемок слегка поскользнулся и чуть не спровоцировал стрельбу. «Медленно, а то уложу ненароком». Он слышал, как взволнованно дышали солдаты. Пахло потом. «Повернитесь спиной», — скомандовал чей-то голос. Он неспешно развернулся. Справа приближались еще фонари. Как они его нашли? Как узнали его имя? «Надеть наручники», — громко приказал голос из темноты. Хосе Куаутемок опустил руки и сложил за спиной. Ему нацепили браслеты и повели вниз по склону.

Дорога вышла долгая. За ним гонялись три часа, и он успел проделать примерно два километра. Начало светать, и стало видно, сколько на нем царапин и ран от кустарника и колючей проволоки. Ноги и грудь рассечены. Руки изрезаны. На коленях ссадины. Лицо все исполосовано. Кровь идет. Несет от него грязью и пекариным дерьмом. Сам с виду как тамаль в красном соусе.

Когда вышли к машине, было уже совсем светло. Он обернулся. Еще чуть-чуть, и он вырвался бы на вершину холма. Пятьдесят сучьих метров не хватило. Пятьдесят. В чистом поле он легко бы ушел от чернявых бесов. Вот что значит прогуливать уроки и не продумывать заранее план отступления. Если бы не кинулся в ложбину, а ушел к домам — ариведерчи, вояки!

У машины ждали еще военные. Высокий здоровенный мужик с шикарными звездами на погонах подошел к нему. «Подполковник Харамильо, — представился он. — Вы знаете, за что вас задержали?» Хосе Куаутемок кивнул. Подполковник прошел специальный тренинг по правам человека. После нескольких казней нарко мексиканские вооруженные силы весьма пошатнулись в глазах общественности, и тогда отобрали группу военных и послали во Францию изучать методы допроса, не предполагающие попрания человеческого достоинства подозреваемых. «Вы убили капитана федеральной полиции Умберто Галисию дель Рио?» Хосе Куаутемок снова кивнул. Обычно задержанные лягались, отрицали обвинения или уходили в принципиальную несознанку, даже если были с ног до головы в крови недавних жертв. Этот к тому же не оскорблял солдат, не орал «сраные индейцы», «пидорасы» и прочих прелестей. Некоторые военные вообще не задерживали бандитов. Просто расстреливали на месте, а в рапорте всегда можно было написать, что случилось сопротивление аресту. Такая стратегия работала. По крайней мере, нравилась населению. Они очистили от нарко несколько городов. Никаких тебе прав человека и подобной фигни. В мусорку уродов. Потому что они и есть мусор. Им ведь, поганцам страшным, мало было загребать лопатой деньжищи от наркотрафика. Нет, они еще и похищали, грабили, насиловали, убивали. Психованные утырки с неуемной жаждой власти. Таких жалеть не надо. Ах ты факин грабишь. Так факин сдохни. Ах ты факин людей похищаешь. Так факин сдохни. Будешь гражданских донимать — взорвем тебя на хрен.

Ну и само собой, нашелся не один видеолюбитель, снявший на телефон, как казнят очередного безоружного бандита. Все в интернет, а оттуда в СМИ, а там и до международного осуждения недолго. Уроды — они ведь тоже чьи-то сыновья, отцы, мужья, друзья, просто пошли по плохой дорожке, потому что приятели сгоношили / потому что моего мальчика заставили вступить в картель / потому что что еще оставалось моему делать, два года без работы, а на шее пятеро / потому что у буржуев даже псы лучше кормятся, чем половина рабочего народа / потому что стать нарко — это революционно / потому что это самое яркое проявление новой классовой борьбы / потому что нечего государству в это лезть, в конце-то концов, травка и кока идут туда, к гринго, и все такое. Семьи казненных утверждали, что это всё невинные люди, что оружие им подкинули, а вообще они работяги или таксисты, а их порешили, как курей.

Словом, скандал неописуемый.

Повылезали изо всех щелей международные комиссии по охране правового государства, по вопросам четкого соблюдения процессуальных действий, по вопросам прозрачности ведения уголовных дел. И солдаты, которых учили воевать, а не ловить бандитов, просто не поняли, с чего это их-то судят как злодеев. В меня стреляют — я стреляю. Наших хладнокровно убивают — мы их хладнокровно убиваем. В общем, все было сложно, и поэтому подполковника Харамильо, сведущего в трудах Фуко и Гаэтано Моски, окончившего магистратуру по политической истории и аспирантуру по правам человека, прислали на границу бороться со злоупотреблениями и представлять

армию с человеческим лицом. «Известно ли вам, насколько тяжкое преступление вы совершили?» Хосе Куаутемок опять кивнул. «Вам заплатили за это убийство? И если да, то кто заплатил?» — «Мне никто не платил. Я сам все сделал, motu proprio». «Motu propio» впечатлило полковника. На границе обычно латынью не пользуются. «В таком случае зачем вы это сделали?» Хосе Куаутемок взглянул на подполковника: «Не знаю». Такие ответы затрудняли допрос. Задержанные отказывались сдавать подельников. Сдать — значит унизиться. Сдают болтливые сопляки, а не настоящие мужчины. «Вы можете называть имена. Я гарантирую вам абсолютную конфиденциальность». «Софт» против «харда». Доказано, что стратегия «хард» — или, чтобы было понятнее, пытки — малоэффективна для получения информации (какое угодно имя назовешь, лишь бы перестали тыкать электрошокером в жопу или отрубать пальцы по очереди). Харамильо был обучен подбираться потихоньку: мягко, учтиво и сокрушительно. Один и тот же вопрос следовало задавать по-разному, пока допрашиваемый не начинал путаться в показаниях, и таким образом, постепенно разматывая спутанный клубок, доходить до правды. Фрейд бы, наверное, оргазмировал от такого метода. Подполковник снова пошел в атаку: «Вы сделали это в одиночку?» — «Да». — «А послал вас?..» — «Никто не посылал». — «Я тебе повторяю, мы не станем болтать лишнего». — «Я вам повторяю, меня никто не посылал. Это была моя идея». — «Извините уж, но капитанов полиции просто так не убивают». — «А я и не просто так». — «Вы же сказали, у вас не было ясных мотивов». — «Ясных не было, но вообще мотивы были». — «Вы также убили наемного убийцу по прозвищу Лапчатый?» — «Да». — «Также по собственному решению?» — «Да». — «Можно узнать почему?» — «Можно. По вине этих двоих убили невинных людей». — «Каких, например?» — «Людей из эхидо, где я жил».

Харамильо пустил в ход весь свой арсенал «софт»-уловок. Хосе Куаутемок не путался в показаниях. В его деле и вправду не упоминались никакие связи с «Киносами», за исключением оплаты счета за лечение. «Дон Хоакин тоже был одним из этих невинных людей?» — «Нет». — «Как вы связаны с „Киносами"?» — «Дружил с одним из них». В деле говорилось, что Хосе Куаутемок — приятель Машины и бывший сокамерник, но больше к картелю он никакого отношения не имел.

Простояв два битых часа на жарком утреннем солнце, Харамильо решил, что пора показать зубы. «Я предоставил вам прекрасную возможность рассказать все, что вам известно, сеньор Уистлик. Вы совершили ошибку, скрыв от меня факты. У нас есть и другие способы получить от вас информацию, а пока я даю вам еще один, последний шанс». Экстремальная тактика в рамках «софт»-стратегии: можем порубить твои яйца в капусту, тебе же скормить без соли, и это будет только начало. «Я вам правду говорю», — ответил Хосе Куаутемок. Блондин вроде говорил искренне и вообще скорее нравился Харамильо. Но что в действительности подвигло его убить Галисию? Харамильо потянул за последнюю ниточку. «Вы коммунист, социалист или анархист?» — поинтересовался он. Хосе Куаутемок улыбнулся: «Нет, подполковник, я обычный говнюк, только и всего». Харамильо тоже улыбнулся. Ну что ж, не дождешься от него ничего путного. Нечего и время терять. «Уводите», — приказал он.

Во вторник тюрьма выглядела совсем по-другому. Будоражащий романтичный ореол исчез. Истапалапа смотрелась не так отвратно, как в прошлый раз, но все равно дышала опасностью.

За окнами автомобиля протекала повседневная жизнь: играли дети, женщины мели улицы, на углах подростки нюхали растворитель, на тротуарах валялись пьяные, машину провожали мрачными взглядами исподлобья. Наш кортеж из черных бронированных автомобилей последних моделей наверняка казался местным беднякам вызывающим.

Мастерская работала утром по вторникам и четвергам. В ней участвовало довольно много заключенных, человек двадцать. Компьютеры в исправительных учреждениях под запретом, поэтому писали от руки или на древних пишущих машинках. Добывать ленты для машинок и вообще поддерживать их в рабочем состоянии было нелегко. Поэтому Педро скупал ломаные машинки десятками — на запчасти. Ходил по правительственным конторам и приобретал там списанную технику. Как ни странно, еще сохранились места, где работали без компьютеров.

Не все ученики мастерской умели читать и писать. Неграмотных она мотивировала просто рассказывать свои истории. Они диктовали текст, а Хосе Куаутемок или Хулиан подправляли порядок слов и фраз, чтобы лучше читалось.

В этот раз я почувствовала, что на меня уставились десятки глаз. Как и говорил Альберто, тюрьма оказалась вселенной взглядов. Никто не обронил ни единой непристойности, не отпустил ни одного сомнительного комплимента. Видимо, четверо телохранителей производили впечатление.