Спасти «Скифа»
Шрифт:
– Все понял, Соловей? – быстро спросил Сотник.
– Понял, командир. Дальше я уже сам разберусь. Анечка, – Чубаров подошел к девушке, легонько взял за локоть, – ты со мной на ваш этот базар прогуляешься?
– Опасно, – предупредила Ольга. – Ты немецкого не знаешь. Сам в немецкой форме. Кто-то обратится, даже случайно, хоть увольнительный пропуск спросят, и все, сгорели. В штатское тебя переодеть – того хуже. Парень видный, полицаев, думаю, в городе знают, не люди, так те же самые полицаи. Внимание ты к себе привлекаешь в любом случае.
– А как тогда? Аня с Инвалидом, что ли, станет базары разводить? Она даже не придумает, чего
– Я проведу, – поспешно, словно боясь, что эту идею похоронят, заговорила Анна. – Пускай так идет, в немецком. Под руку пойдем, тихими улицами. Постараемся проскочить мимо патрулей.
– А на Благовещенском ты его в карман спрячешь? Людей там много, и патрули не переводятся, – напомнила Ольга.
– Не части… скифская баба, – жестом остановил ее Максим. – Давай так, Анюта: расскажи подробно, что там есть, вокруг того базара. А еще лучше – планчик какой-никой намалюй. Добро?
Определились минут через сорок.
Риск, что поймают, есть, признал Сотник. Но другого решения пока просто нет. И вряд ли оно в ближайшее время появится. Оставалось дальше надеяться на удачу.
А еще через час Чубаров, поплутав по городу под руку с Аней, укрылся в развалинах недалеко от Благовещенского базара и приготовился ждать. Теперь все зависело от девушки…
11
Митя Инвалид, небритый, с самокруткой в желтых редких зубах, сутулый, в замызганном пиджаке без карманов и кепке с козырьком, закрывающим пол-лица, маячил, опираясь на самодельный костыль, на своем привычном месте, недалеко от Благовещенского собора.
Пополудни базар, и без того в военное время не слишком многолюдный по будням, уже по большей части расходился. Какие-то женщины, видимо, узнав в Ане прачку из казарм, незаметно для прогуливающихся неподалеку полицаев, но так, чтобы это увидела сама девушка, плюнули в ее сторону, что-то прошептав вслед одними губами. Должна ведь была привыкнуть за это время – и все равно поежилась, не слишком уютно, когда все вокруг тебя ненавидят.
Старясь не смотреть по сторонам, чтобы снова не нарываться на полный злости взгляд, Аня пересекла базарную площадь, приблизилась к одноногому, остановилась, роясь в старом ридикюле, проговорила, не поднимая головы, так, чтобы тот услышал:
– Митя?
– А чего? – послышалось в ответ: одноногий ко всему еще и гнусавил.
– Ничего. Поговорить с тобой хотят. Дело срочное.
– Пускай сюда идут, раз хотят.
– Нельзя, Митя, – найдя купюру, Аня наклонилась, положила ее на дно щербатой алюминиевой миски, приспособленной одноногим для подаяний. – Я отойду сейчас, нельзя мне рядом с тобой долго маячить. А ты, как отойду, собирайся и хромай за мной.
И, как учил Чубаров, отошла, не дожидаясь ответа. Даже не оборачиваясь почуяла: засуетился одноногий. Интересно стало, это Максим тоже предвидел, он вообще, как она поняла, такую публику на раз просекает, вообще – умный мужик, не только войной, но и жизнью битый. Это Анна успела понять, пока сюда шли, не молчали ведь – разговаривали так просто, будто и не немецкая на нем форма и войны рядом совсем нет…
Не заметила, как отвлеклась мыслями на Максима Чубарова – еще утром ничего о нем не знала, а сейчас, за каких-то полдня, стал таким родным, словно настоящий Ваня Курский, народный любимец, вот так сошедший с экрана
Точнее, как раз полицейский бросился в глаза девушке, как только она появилась на базаре. В сером пиджаке в полоску, несмотря на жару, в темных брюках, заправленных в офицерские хромовые сапоги, которые как раз полировал ему щеткой базарный паренек-чистильщик, с повязкой на рукаве и карабином на плече, он стоял и строго поглядывал по сторонам. Конечно, Анна старалась не привлекать к себе внимания, хоть и не боялась она полицаев – у нее аусвайс, она вольнонаемная, на немцев работает, полицаям на девушек с такими документами вольно разве что облизываться.
Вот только упустила из виду: полицай приклеился к ней внимательным взглядом, как только она возле Мити Инвалида задержалась дольше, чем положено, чтобы кинуть подаяние и пойти восвояси.
Конечно, не могла Анна заметить, как насторожился полицай…
После того как инвалид засуетился и похромал за девушкой в сторону развалин, полицейский как бы невзначай поправил ремень карабина на плече, кинул на радость чистильщику папиросный окурок под ноги, в базарную пыль, и двинулся за одноногим.
Не увидел полицая и более опытный Чубаров: когда Анна, а после и Митя Инвалид появились в поле его зрения, за ними уже никто не следовал…
Поравнявшись с местом, где поджидал Чубаров, девушка остановилась, дождалась, пока одноногий подхромает ближе, кивнула в сторону развалин.
– Туда, – бросила коротко и, как было приказано, пошла обратно, в сторону базара.
Глянув ей вслед, Митя потоптался в нерешительности, потом поудобнее ухватился за костыль и, зыркнув по сторонам, прошел огромную, в полтора человеческих роста, груду битого кирпича: бомба попала в здание, стоящее у шоссе. Одноногий сам видел, как пленные красноармейцы несколько дней подряд расчищали в этом месте проезд.
Увидев возле уцелевшей глухой стены человека в немецкой форме, Митя в первый момент испугался. Но услышав русскую речь:
– Не боись, землячок! – несколько успокоился.
– Чего надо… землячок? – спросил он, и тут же задал другой, чуть запоздалый вопрос: – Кто такой, откуда?
– Свои, не менжуйся, – Чубаров скривил угол рта в иронической улыбке, сделал несколько шагов, приближаясь к Мите, и только хотел начать разговор, ради которого затеялось все это, как услышал за спиной справа от себя отрывистое:
– Свои, говоришь?..
12
ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО
Из вечернего сообщения 8 июля 1943 года
Нашими войсками на Орловско-Курском и Белгородском направлениях за день боев подбито и уничтожено 304 немецких танка. В воздушных боях и зенитной артиллерией сбит 161 самолет противника.
Жители советских районов, оккупированных немцами, оказывают героическое сопротивление немецко-фашистским захватчикам. Недавно на станцию Славута (Украина) прибыл эшелон с советскими гражданами, которых немцы насильно увозили на каторгу в Германию. Находившиеся в одном вагоне женщины задушили четырех немцев-конвоиров и скрылись.