Спасти СССР. Манифестация II
Шрифт:
– Значит, еще и экономная, – вывел я итог.
– Ага! А еще ей бабушка триста рублей перевела, мы хотим на них диван купить. Новый столько и стоит, с рук можно за сто двадцать взять, а там один продает сразу комплект – диван, два кресла и столик – за триста! Софи та-ак страдает…
Девушка весело рассмеялась, и тут меня настиг знакомый голос:
– Смотрю: идут! Парочка…
Нас догнала Кузя, и пристроилась, помахивая портфельчиком.
– Андрей провожает меня до «Техноложки», – прохладным голосом объявила Мелкая.
– Ну, и я с вами прогуляюсь! – Наташа
Я рассеянно изобразил несколько кругов в воздухе, показывая, насколько этим утверждениям можно верить.
Наташина улыбка дрогнула, перетекая в кривоватую усмешку.
– Тома, не обращай внимания на то, что и как я говорю, – голос Кузи стал негромок и серьезен. – Если я даже и задеваю тебя… Это потому, что завидую!
– Мне?! – смешалась Мелкая.
– Тебе! – с силой выдала Кузенкова. – Я ведь тоже росла без папы, как и ты, а если бываю злая… Да не высыпаюсь просто, когда в больнице полы мою! Мама там санитаркой работает, и я – на полставки! Вон, Андрей знает.
– Правда? – поднялись Томины бровки.
– Правда, – буркнул я, гадая, чего добивается Кузя.
– А я тоже хотела уборщицей устроиться, – затараторила Мелкая, – только Дюша сказал, что не надо, что он…
Тома смолкла, теряясь – и боясь разболтать наши с ней секреты, а Наташа горестно вымолвила:
– Так именно! А у меня-то никакого Дюши нет! Ладно… – затоптавшись, она неловко повела рукой. – Вы идите, а то я тут, как третья лишняя, мешаю только… Пока!
Девушка развернулась и зашагала, старательно прямя спину. Я замечал, как переступают стройные ножки, как складки школьного платья выдают гипнотизирующее покачивание, а вот Мелкая видела лишь гордо поднятую голову Кузи – одинокой и недолюбленной...
– Наташ! – окликнула она. – Не уходи! Ты нам вовсе не мешаешь! Правда, Дюш?
– Правда, – вздохнул я.
Кузенкова замерла, и обернулась, глядя с отчетливым вызовом.
– Проводите меня вместе! – чистосердечно рассмеялась Тома. – Пошли!
И мы пошли.
Я начинал злиться, но не выговаривать же Кузе при Мелкой?
А Наташа, доверительно понижая голос, рассказывала новой «подруге», как и ей «Дюша помог».
– Помнишь Арлена – тогда, в лагере, как он в яму свалился? Так это я подстроила! Чтоб не приставал к Мэри, и не врал ей! Намазала доски жиром из тушенки… Ох, и было бы мне, если б Дюша не протер их. Еще и своей майкой! Я ее постирала потом… И я же не хотела, чтобы этот брехун руку сломал! Пусть, думаю, вываляется хорошенько, ему полезно!
Девичий смех разлился дуэтом…
Незаметно мы добрались до станции «Технологический институт», помахали Томочке, успокоенной и умиротворенной, и зашагали обратно.
На людях я молчал, но как только буйная зелень сквера прикрыла нас, сварливо выговорил:
– Что это за спектакль ты устроила?
– Разве я врала? – блеснула глазами Кузя. Круто повернувшись ко мне, она с чувством сказала: – Не знаю уж, что у вас там за тайны с Томочкой, но я не хочу вечно сидеть на скамейке запасных, и дожидаться, когда же ты
– Зачем тебе это? – тускло спросил я, хоть и понимал, что слова бесполезны. – Можешь ты мне объяснить?
А Наташа внезапно обняла меня свободной рукой, и приникла губами к моему распущенному рту.
Я ощутил шустрый кончик ее язычка, но в последний момент решил оттолкнуть девушку – не физически, что грубо и обидно, а морально – притиснул, сбивая дыхание, сминая ладонями юбку, чуть не у самого подола.
Мне почему-то думалось, что Кузя сама отшатнется, обзывая меня дураком, может, и пощечину влепит. Ага…
Наташа прижалась еще крепче! Роняя портфель, закалачила руки вокруг моей шеи, и жарко дохнула в ухо:
– Понял?
– Д-да… – глупо вытолкнул я.
Девушка засмеялась – тихонько и победительно.
Тот же день, позже
Ленинград, набережная Фонтанки
Как ни странно, к библиотеке я выдвинулся вовремя, встрепанный снаружи и взъерошенный внутри.
Помнится, читывая глупые книжки про «попаданцев» в прошлое, в себя, юного и здорового, я негодовал на авторов, упорно не признававших примат многоопытной личности над сопливым «реципиентом», со всем его бурлением гормонов и страстей, с дикой неистовостью противоречивых желаний.
А ведь писатели оказались правы! Пожилая душа влияет на юное тело, усмиряя позывы с порывами, но и телесное воздействует на духовное, «согревая» холодный разум, внося помехи в его закостенелое бесстрастие.
Да и как бы я овладевал математикой в моем «истинном» возрасте? Да никак! Годы кладут предел и умениям, и учениям.
А мне, вот, удалось! Потому что я – химера…
– Простите… Андрей? – донесся голос из Большого мира.
– Да… – завертев головой, я углядел человека среднего роста и средних лет, с лицом простым и симпатичным, которому очки в толстой оправе придавали растерянный вид. – Александр Юрьевич? Здравствуйте!
Сразу заулыбавшись, Сундуков пожал мне руку, и нерешительно оглянулся на библиотеку ЛОМИ.
– Посидим или пройдемся? – поинтересовался он. – Лично мне лучше думается на ходу…
– Мне тоже!
И мы зашагали по узкому каменному тротуару, косясь на плещущую воду за глыбистым парапетом. Мой спутник первым перешел к сути дела, поправляя очки:
– Леонид Витальевич ознакомил меня с вашими работами, Андрей… э-э…
– Просто Андрей. Не дорос я еще до отчеств.
– Ага… И я, прямо скажу, до сих пор под сильным впечатлением. Честно говоря, в эту командировку я мог и помощников послать, однако двинул сам. Понимаю, что надолго вырваться в Москву вам будет непросто. Школа! И это приводит меня в крайнее изумление… Нет, я понимаю, что стартовать любому математику нужно именно в юности, иначе просто не успеть! Вы уж простите, Андрей, – Сундуков приложил к сердцу пятерню, – что усиленно поминаю вашу молодость…