Спасти СССР. Манифестация
Шрифт:
Другой, не навевающий тягостных воспоминаний район?
Череда событий последних дней успела уже замутить недавнюю злую память?
Что-то еще, упущенное мной?
Мелкая была сейчас словно молодая трава, по которой прошлось случайное колесо - она поднималась. Я подглядывал за этим ненароком заглянувшим чудом самым краешком глаза, боясь спугнуть его своим интересом.
– Что у нас сегодня будет на ужин?
Я выбрал нейтральный деловой тон, но Мелкую это не обмануло.
– А что в дом принесешь, - задорно тряхнула
– Договорились, - моя засевшая в засаду улыбка вырвалась на свободу, и я, не удержавшись, провел ладонью по девичьим волосам.
Мелкая всегда в таких случаях замирала, замерла и сейчас. В моей ладони умещался и ее затылок, и тонкая напряженная шея.
Я отдернул руку.
– Пошли тогда, - голос мой внезапно сел. Я прокашлялся и продолжил: - день сегодня будет непростой.
Тот же день, чуть позже,
Ленинград, Красноармейская улица
Второй урок выпал на историю.
Я сидел на привычном месте, в третьем ряду у окна. Ветер носил за стеклами крупные одинокие снежинки. Чуть поддувало - за пару оттепелей на рамах кое-где отлипли посаженные на крахмальный клейстер полоски бумаг.
Взгляд мой словно прилип к левому запястью. Там, в хромированном круге, короткими рывками ползла по кругу тонкая длинная стрелка. Вслед за ней мысленно протискивался по римским улочкам и я, то нависая над плечом у Моретти, то елозя на сидении справа от Бальцерани. Та в моем воображении беспрерывно курила, время от времени мелко и сухо покашливала, но, когда шла на обгоны, в глазах этой молодой женщины блестело ребячество. Она с азартом пригибалась к рулю, и упругий ветер рвался через опущенное стекло в салон и теребил темно-каштановые волосы - сегодня, для маскировки, завитые мелким бесом.
Я не мог желать бригадистам успеха - не в этот раз. Но я не мог и не испытывать симпатии к этим заплутавшим в боевой романтике левакам - оттого, когда минутная стрелка встала на роковой отметке 10:27, я опустил голову, прикрыл глаза и мысленно пожелал:
"Я сделал, что должно. Пусть будет, что будет. Но, прошу, пусть им сегодня повезет".
Дальше грудь мою мяла подсердечная тяжесть. В ушах далеким эхом стоял негромкий стрекот очередей и, почему-то, мелькали на фоне серых стен трассеры, как в фильмах о войне.
Уже перед самым звонком Паштет больно ткнул меня локтем в бок.
– Зиночка смотрит, - не шевеля губами, прошипел он в парту, - проснись.
Я встрепенулся.
Зиночка, продолжая что-то рассказывать от доски, действительно смотрела на меня обеспокоенным взглядом.
Я слабо улыбнулся ей в ответ.
Все в порядке. Надеюсь...
Надеюсь, что не зря, не впустую. Вот это было бы самым страшным.
Хотя... Хотя так тоже было страшно.
Прозвучал звонок и, вдогонку, задание на дом. Вскочили со своих мест самые нетерпеливые,
Было у меня в перечне дел на сегодня еще одно небольшое, и хотелось скинуть его побыстрее. Подвернувшиеся вчера французские духи я решил не отправлять в тайник на чердаке - слишком неподходящие условия для хранения такого товара.
"Лучше использую сейчас", - решил я, - "а потом отдам Ване деньгами. Ему же и лучше будет".
Кузя словила мой взгляд и непонимающе дернула бровью. Я придавил ее жестом "сиди". Она чуть передернула плечиками и поискала глазами Томку - та уже неслась куда-то с Яськой на выход.
Тут Наташа на одних инстинктах продемонстрировала то, что целенаправленно ставят оперативникам на тренировках. Она не стала собираться медленней - иной темп движений выделял бы ее из среды. Вместо этого она быстро совершила ряд по сути бессмысленных действий, затерявшихся в мельтешении рвущегося на переменку класса: раскрутила авторучку, посмотрела на просвет, с озабоченным видом подвигала поршень взад-вперед, вновь ее скрутила и расписала. Почистила перо и расписала еще раз. Затем споро собрала все в портфель и только после этого огляделась - в классе к этому моменту остался лишь я, смотрящий на нее с невольным уважением.
– И?
– спросила она негромко.
За приоткрытой дверью бурлила коридорная жизнь. Я подошел и потянул ручку на себя - сразу стало намного тише, и лишь после этого направился к Кузе.
Она тут же уселась на край стола и слегка закачала длинной ладной ногой.
– Соколов, ты сумел меня заинтриговать, - призналась, округлив на меня смеющиеся глаза.
Я пригляделся: волосы у Наташки тоже были темно-каштановые и, даже, чуть-чуть сами подкручивались.
В горле у меня опять засаднило. Я засунул руку в портфель, нащупал духи:
– На, держи, - буркнул сумрачно и протянул Кузе цветастую коробку "Anais Anais".
Рука ее дернулась было вперед, но, не пройдя и полпути, застыла в воздухе, а потом и вовсе плавно опустилась вниз. Черты лица у Наташи вдруг как-то по-особому заострились - она стала необычайно серьезна, словно разом повзрослела на пару лет. Потом девушка огорченно вздохнула, задумчиво покачала головой, спустилась со стола и оправила юбку - все это было проделано неторопливо и не глядя на меня. Встала напротив:
– Соколов, - а вот теперь взгляд ее уперся мне прямо в переносицу, - у кого-нибудь другого я бы и взяла вот так, - и она сделала рукой какой-то небрежный жест, словно отгоняя с поверхности реки проплывающий мимо сор, - но ты, Соколов, можешь лучше, гораздо лучше. И ты это знаешь.
На лице ее теперь ясно читался вызов, который она только что бросила сама себе - бросила и сумела взять верх. Эта победа ровным огоньком горела в глубине ее выразительных карих глаз.
Она сняла свой портфель со стула и, обогнув меня, направилась к двери.