Спасти СССР. Манифестация
Шрифт:
Мелкая развернула сверток, достала первый предмет и бурно покраснела.
– Иди, меряй, - повторил я, - там три варианта. Скажешь, какой лучше других подошел.
– Шил?
– Мелкая уже обнаружила отсутствие фабричной бирки и незнакомый фасон "шортиками".
– Шил, - признался я.
Она обхватила меня руками и прижалась, уткнувшись носом в шею. Забавное, должно быть было зрелище со стороны: трусики из рук Мелкая так и не выпустила.
Я еще чуть побаюкал ее в объятиях. На душе было светло, словно после долгих блужданий я наконец-то выбрел на верную дорогу. Теперь все шло
Тот же день, позднее,
Ленинград, Измайловский пр.
Зря я опасался - ужин шел по-домашнему расслаблено.
Мама прихватила Мелкую сразу на пороге: приобняла, потом взяла за подбородок и пристально посмотрела в глаза, выглядывая там что-то ей одной известное. С облегчением выдохнула невнятное "ну, слава богу!" и увлекла за собой на кухню.
Мелкая и правда за эти дни изменилась: движения округлились, смех теперь звучал чисто и беззаботно, а глаза часто искрили улыбкой. Это было заметно. Меня даже сегодня на перемене отловила ее классная - Биссектриса, указала взглядом на щебечущую с подружками Мелкую и шепнула негромкое "спасибо". Я долго потом чесал в затылке, пытаясь понять, осталось ли еще в нас что-нибудь такое, что на самом деле было бы секретом для наших учителей.
За столом, когда перешли к чаю, я сообщил родителям о предстоящей на майские экспедиции. Сделал это без излишних деталей, и в такой форме это было воспринято благожелательно: папа и сам недавно еще любил прихватить летом дней десять для сплава на плотах по северным рекам.
– И немного пошьем тут, - добавил я, - сумки походные для участников и еще кое-чего по мелочам.
Мелкая встрепенулась и посмотрела на меня с недоумением.
– Ты, если захочешь, участвуешь, - успокоил ее я.
Она часто-часто закивала, а мама торопливо пригубила чашку, пытаясь скрыть невольную улыбку.
– А чем магазинные рюкзаки-то не нравятся?
– тут наконец заговорил папа.
Он почти весь вечер промолчал, но не замкнувшись в себе, а как-то уютно и доброжелательно. Смотрел в основном в телевизор и лишь изредка скользил по нам почти невесомым взглядом, что-то про себя отмечая такое, что становилось ясно: еще одного разговора тет-а-тет на задушевные темы мне не избежать.
Было, было у меня подозрение, на чем мы сыпемся - на невербалке. Мелкая порой глубоко ныряла в мое личное пространство и чувствовала себя там комфортно и уверенно, поглядывая вокруг с легким неосознанным вызовом: точь-в-точь так из зарослей актиний смотрит в беспокойный океан рыбка-клоун. Да и я время от времени забывался: то заправил ей выбившуюся прядку за ушко, то сцепил под столом наши пальцы.
– Рюкзаки нам особо не нужны: мы же не в поход идем, у нас будет стоянка, - пояснил я, - а вот именно походных сумок, чтоб большого объема, из плотного материала, с ремнем для наплечного ношения - нет. Да и пофорсить хочется.
– А! Вот это - понятно, - усмехнулся папа и опять перенес внимание на экран: там царил Ираклий Андроников, непостижимый и неподражаемый, носитель эталонной русской речи.
Мама с Мелкой опять завели свой безобидный треп о кулинарии. Похоже, им было чем поделиться друг с другом.
Я
– Я бы на твоем месте так не расслаблялся, - вполголоса заметил мне папа, доверительно наклонившись к моему уху.
Я сначала не понял. Потом взглянул повнимательней на довольную чем-то маму. Сильно довольную...
А вот и правда, что это она порой так странно смотрит то на Мелкую, то на меня?
Папа ухмыльнулся в кулак:
– Не спи, боец - враг не дремлет.
– Эй, - несильно ткнул я его вбок, - она же это не серьезно, правда?
Вышло как-то жалобно.
– А вот с этим ты уже сам разбирайся, - и папа сладко потянулся в кресле, - сам. Ты же этого хотел?
Тот же день, вечер,
Ленинград, Невский пр.
Ни Карл, ни Джордж не испытывали иллюзий: в КГБ за безобидных чудаков-архивистов их уже давно никто не держит. Да и в фокусе с надувной куклой советская контрразведка, безусловно, разобралась, было на то у них и время, и возможности. Теперь любой выезд сотрудников Станции приводил в действие сложную "вертушку" из полутора-двух десятков автомобилей наблюдения, и оторваться от них на время в "мертвую зону" стало задачей, по сложности своей сопоставимой с полетом на Луну.
Вот и сейчас, стоило только оперативникам свернуть с Литейного на Невский, как на хвост к ним бойко, всего через одну машину, пристроилась уже запримеченная сегодня в районе Полюстрово красная вазовская "тройка", а светло-серая "Волга", что издали вела их предыдущие три квартала, ушла прямо, в сторону Владимирской площади.
Джордж негромко присвистнул, провожая взглядом в зеркале чрезмерно резво стартовавшую машину:
– А двигатель-то у нее форсирован.
– Не думаю, - глаза Карла блеснули из-под широкополой шляпы, - капот вниз провисает, багажник, наоборот, задран вверх. Чуть-чуть, конечно, но если приглядеться, то видно. Спецмашина... На них, вероятно, сразу на заводе двигатель помощней ставят.
– Может быть...
– вместо ожидаемого спора Джордж снова вгрызся в ноготь на большом пальце.
– Джорджи, перестань, - попросил Карл с мягкой укоризной.
– А!? Да, чертова привычка...
– Джордж недовольно отплюнул что-то в сторону, - знаешь, верно кто-то сказал, что наша работа - это недели скуки, перемежаемые минутами ужаса.
Кляксой яростного мрака на подсвеченных облаках явился и уплыл назад бунтующий конь, потянулись покрытые мохнатой изморозью решетки Аничкова моста.
– Меня больше погода волнует, - поежился Карл, - минус десять и северный ветер. Они называют это весной.
– Ничего, я не сахарный, - Джордж натянул кожаные перчатки, а потом добавил: - Ты там не молчи в зале как истукан, смейся со всеми.
Карл поиграл желваками и включил поворотник. Вызывающе длинный "Бьюик Регал" с дипломатическими номерами нахально свернул под "кирпич" на Малую Садовую и, прокатив немного, встал напротив служебного выхода из театра Комедии.
Машина затихла, но еще секунд пять они сидели в ней неподвижно и молча, словно задумавшись о чем-то важном.