Спасти СССР. Манифестация
Шрифт:
В голубых глазах блеснул огонек энтузиазма, и он с надеждой воззрился на меня:
– А ты тоже изучал?
– Немного, - кивнул я, - все же это не столько математика, сколько физика. Красиво, но недостаточно строго. Есть большие вопросы к сходимости допредельных форм интеграла.
– Зато физически обоснованно!
– взметнулся он на защиту, - полностью соответствует стандартной квантовой теории. К тому же это интуитивно понятное орудие, с помощью которого уже сейчас можно открывать новые математические факты. Именно открывать, а не доказывать, и именно математические!
– Частично
– В физике, - отмахнулся он, - порой достаточно интуиции. Математика - лишь аппарат. Эйнштейн не только не мог разработать математический язык под свои прозрения, но даже не знал, что такая математика уже существует.
– Да, если бы не Гильберт...
– согласился я.
Мы обменялись понимающими взглядами.
– Ты откуда такой взялся?
– поинтересовался он, ухмыльнувшись.
– Из Ленинграда.
– Сорок пятая или двести тридцать девятая?
– Двести семьдесят вторая.
Блондин недоуменно поморщился, словно пытаясь вспомнить недоступное.
– Не напрягайся, - рассмеялся я, - это языковая.
– Ого...
– он удивленно поморгал и добавил: - А почему не пошел в спецшколу?
– Ну...
– протянул я, обдумывая, что бы соврать, - а и не предлагали. Я только в этом году вылез. Кстати, Андрей Соколов.
Я протянул руку.
– Вадим Книжник, Москва, - он крепко пожал мою ладонь, - давай рядом сядем.
В актовом зале по въевшейся комсомольской привычке мы устроились подальше от президиума. Слева от Вадима в кресло плюхнулся вихрастый брюнет со взором горящим.
– Привет, Вадим, - сказал он, - ну что, опять поборемся? У тебя последняя попытка.
– Всегда готов, Вить. Андрей, знакомься, - повернулся он ко мне, - это - Витя Гальперин, он в том году первый диплом у меня увел. Витя, это Андрей, из Ленинграда. Учти, он, хоть и из обычной школы, но, похоже, нормально волочет.
– Из обычной...
– протянул, прищурившись, Гальперин, - это может быть даже опасней, чем из математической - раз досюда дошел. От спецшкол хоть знаешь, что ждать.
– А...
– махнул я рукой, - все равно основной соперник на таких соревнованиях - это ты сам.
– Это верно, - согласился Гальперин.
– Я, кстати, из девятого класса, - заметил я, - но хочу к вам прибиться, на ваш тур.
– Зачем?
– хором удивились ребята.
Я пожал плечами:
– Так интереснее будет. В положении об Олимпиаде запрета нет.
На сцене, тем временем, началось движение - рассаживался президиум. Затем на трибуну бодро выкатился представительный мужчина, оказавшийся замминистра и председателем оргкомитета.
Я откинулся на спинку и слушал его вполуха, больше думая о намеченной на завтра встрече с бабушкой Мелкой, чем об Олимпиаде. Телеграмму о встрече я ей отбил из Ленинграда, но приедет ли она? И, если да, то с какими намерениями? Пока я переживал о вариантах нашей беседы, мой подростковый организм непроизвольно елозил по
– Да не корову ж ты проиграешь, - шепотом попытался успокоить меня Книжник.
– Ага, - согласился я, - не корову. Но не хочется.
Отдавать Мелкую бабушке я категорически не хотел. Но как убедить ее в своей серьезности и, во всех смыслах этого слова, состоятельности?
Председатель оргкомитета закруглил свою речь, напомнив нам напоследок о предстоящем возложении цветов к Вечному Огню и коммунистическом субботнике после обеда, и передал слово Колмогорову.
В зале наступила абсолютная тишина, потом раздался негромкий глуховатый голос академика. Я наклонился вперед, старательно вслушиваясь в каждое его слово.
– Мой коллега и хороший товарищ, - начал Андрей Николаевич, - один из самых замечательных советских математиков, Борис Николаевич Делоне говорит так: "большое научное открытие отличается от хорошей олимпиадной задачи только тем, что для решения олимпиадной задачи требуется пять часов, а получение крупного научного результата требует затраты пяти тысяч часов". Ну и, я добавлю, второе отличие в том, что задачи на олимпиаде точно имеют решение - мы, жюри, это проверили.
– Я желаю всяческих успехов в решении математических задач и побед всем вам. Но кто-то точно победит, а кто-то не войдет в число призеров. Не вздумайте огорчаться! Пути к серьезной работе в области математической науки различны. Одним легче дается решение замысловатых задач, другие вначале не выделяются на этом поприще, но двигаясь медленно, в конечном итоге овладевают глубоко и серьезно теорией и научаются работать самостоятельно несколько позднее. И из тех, и из других получаются первосортные ученые. Поэтому при выборе математики как предмета основных интересов и работы на долгое будущее каждый должен руководствоваться собственной самооценкой, а не числом премий и похвальных грамот на олимпиадах. Успеха вам всем на этой поприще, интересных задач и открытий!
Зал зашелся аплодисментами. Я с энтузиазмом отбивал ладони вместе со всеми.
И все-таки правы те, кто говорит, что обостренное чувство банального - это родовой признак математиков. Для пустословия на церемонии открытия олимпиады места не нашлось, и заседание закрыли через двадцать минут после его начала.
Народ потек из зала. Уже в вестибюле мне удалось настичь Лукшина.
– Сергей Евгеньевич?
– позвал я его.
Сегодня утром я уже огорошил его своим желанием, теперь предстояло довести дело до конца. В конце концов, мне надо набирать известность, пусть и таким экстравагантным способом. Потом, когда дойдет до газетных статей, всякое лыко будет в строчку, даже такое.
– Андрей...
– он тяжело вздохнул, понимая, что от продолжения нашего разговора ему не отвертеться, - я по-прежнему считаю, что тебе не нужно выпендриваться. Выступай за свой девятый класс. И я не могу решать такие вопросы сам, нужно разрешение Председателя жюри. Но ты же не собираешься этой своей прихотью беспокоить самого Колмогорова?
– Собираюсь, - твердо сказал я, - вот прямо сейчас и спрошу.
Лукшин закатил глаза к небу, взывая, видимо, к своим немалым педагогическим талантам.