Спасти СССР. Манифестация
Шрифт:
– Андрей...
– начал было он терпеливо, но тут из дверей зала вышел Колмогоров.
Я качнул корпусом, обозначая свое намерение, и терпение Лукшина моментально испарилось.
– Стой, - прошипел он зло, а потом что-то быстро про себя решил и сказал уже гораздо спокойнее: - Пошли вместе.
Мы догнали академика в коридоре.
– Андрей Николаевич, - робко обратился Лукшин к его спине, - вас можно на минутку отвлечь?
– Да?
– повернулся к нам Колмогоров, и его светло-голубые, как будто выгоревшие от времени
Я испытал восторженный трепет, схожий с религиозным. Подумать только: вот, на расстоянии пары метров, под ненадежным прикрытием тонкой лобной кости, прямо сейчас, при мне работает один из самых совершенных разумов за всю историю человечества! Исполин, титан, универсальный гений - все эти истершиеся и обесцененные от частого употребления ярлычки лишь в малой степени отражали величие этого невысокого пожилого человека в скромной поношенной одежде.
Я старательно впитывал впечатление: светлолиц и седовлас; высокие скулы, нос с горбинкой и чуть восточный разрез глаз - ничего русского. Типаж напоминал верхневолжские народы. Чуваш? Черемис? Мокшанин?
"Хотя, какая разница?
– чуть мотнул головой, отгоняя дурную мысль, - ни таблица умножения, ни формула Эйлера не имеют национальности".
– Андрей Николаевич, - начал тем временем объясняться Лукшин, - вот, молодой человек из девятого класса настойчиво требует, чтоб ему разрешили участвовать в Олимпиаде с десятиклассниками.
– И в чем проблема?
– Колмогоров чуть склонил голову к правому плечу и мягко мне улыбнулся.
Лукшин смешался, и в голос его пробились жалобные нотки:
– Пусть идет последовательно. Он уменьшает шансы ленинградской команды...
Колмогоров несколько секунд пристально его разглядывал, потом перенес свое внимание на меня:
– Вас как зовут, молодой человек?
– Соколов. Андрей Соколов, - вытянулся я.
– Дерзайте, Андрей, - он провел ладонью по седым волосам, приглаживая непокорные пряди, а затем сложил ладони лодочкой, словно пытаясь напоить меня важной мыслью, - если чувствуете силы - обязательно дерзайте. Математика - наука молодых. Иначе и не может быть. Это такая гимнастика ума, для которой нужны вся гибкость и вся выносливость молодости. Успевайте, Андрей, делать то, что вам сейчас по силам, потом может стать поздно.
Я слушал неразборчивый, временами будто мяукающий голос, смотрел на охваченные мелким тремором пальцы и видел первые признаки той болезни, что уже скоро явно схватит его за горло.
Чтобы ответить, мне пришлось прокашляться:
– Спасибо большое, Андрей Николаевич.
Он еще раз легко улыбнулся и зашагал по коридору дальше, а мы остались, глядя ему вслед, Лукшин - растерянно, а я - задумчиво.
Но ушел Колмогоров недалеко. Сначала шаги его замедлились, потом он и вовсе остановился. Наклонил голову вперед, словно что-то припоминая, потом повернулся:
– Соколов? Из Ленинграда?
–
– Да...
– Это не вы к Гельфанду заходили? С гипотезой?
– Я...
– мне захотелось шаркнуть ножкой, но удалось себя пересилить.
Неожиданно Колмогоров запрокинул голову к потолку и тонко захихикал, прихлопывая себя ладонью по бедру. Затем, успокоившись, пошел, наступая, на меня:
– Да что вы тут вообще делаете?
– с прищуром нацелил на меня указательный палец, - зачем здесь свое драгоценное время теряете, Андрей?
– Готовлюсь защищать честь страны!
– и голос мой снизился до просящего, - только один раз, Андрей Николаевич... Обещаю, что в следующем году я в олимпиаде участие принимать не буду!
Лукшин диковато покосился на меня, но промолчал.
Тут из-за угла торопливым колобком выкатил замминистра и клещом вцепился в Колмогорова:
– Андрей Николаевич, вот вы где! Позвольте, провожу вас в кабинет к директору, там оргкомитет собрался, вас ждут. А вы, молодые люди, поторопитесь, автобусы на экскурсию сейчас отойдут, опоздаете, - и он увлек Колмогорова в сторону лифта.
Мрачный Лукшин молча развернулся в сторону вестибюлю, я пристроился за ним.
– Андрей, - полетело мне в спину. Я развернулся и встретился глазами с Колмогоровым, - не теряйте время. Его у вас совсем немного. Поверьте мне.
– Обязательно, - я с почтением склонил голову, - я это понимаю.
Пятница, 14 апреля 1978, утро
Ташкент, Политехнический институт
После утренней пробежки голова была свежей, и позавтракал я специально не плотно. Впрочем, такой умный я оказался не один: на удивление многие олимпиадники не забывали о разминках.
Да, сегодня и завтра нам понадобятся все наши интеллектуальные возможности, чтобы быть в состязании в числе первых. Конкуренции, впрочем, не чувствовалось - отношения оставались дружелюбными.
Я выбрал стол у громадного окна, положил перед собой стопочку пока еще девственно чистых листов. Собрался и поднял взгляд на текст первой задачи:
"На белой сфере двенадцать процентов площади поверхности закрашено в черный цвет. Докажите, что существует вписанный в сферу прямоугольный параллелепипед, все вершины которого находятся в белых точках".
– Так-с, - многозначительно прокряхтел мой внутренний голос и повторил с натугой: - так-с... Чем задача звучит проще, тем она сложней?
Перед глазами возник образ белого шара, безликий и абстрактный. Мысленно толкнул его, и он, ускоряясь, завращался вокруг оси. Я на миг расслабился, наблюдая, и подсознание тут же начало свои игрища: поверхность шара подернулась неровной колеблющейся дымкой, потом поплыла разводами... Строгий объект быстро превращался в светло-туманное облачко, точно молочная капля, упавшая в кофе.