Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов
Шрифт:
– А их там всего пятеро: Фахрутдинов, Назаров-Соколов, долговязый, о котором вы говорили, и еще двое, которых мы раньше не видели. Один – предположительно Ревишвили. Второй все время рядом с ним. Думаю, он исполняет роль телохранителя полковника Ревишвили.
– Значит, Ревишвили командует парадом? Кутафья башня у нас хорошо просматривается?
– Обижаете, Иван Николаич. Андронов все промерил под разными углами. Бинокль можно поворачивать. Видно абсолютно все.
– Значит, как говорится, все учтено могучим ураганом... Отменно, друзья. А поступим мы так. Брать сейчас всю группу – глупость на грани вредительства. Отпускать всех на четыре стороны тоже как-то не по-нашему. Приказ такой: дадим мерзавцам закончить учения.
– Слушаюсь, товарищ майор! – радостно воскликнул Железнов.
– Но взять не просто так – чай, не карманник привокзальный. С инсценировкой!
– Это как?
Пронин как будто отмахнулся от надоедливой мухи.
– Найдешь в морге подходящий труп. Тощего да длинного. Таких у нас полно. Такой обязательно найдется. Изувечишь ему лицо. Подбросишь в качестве несчастного случая. А этого долговязого – к нам. Как говорится, не на Волго-Дон, а надолго вон. Это и называется инсценировка. Ясно, что ли?
Стыдно стало Железнову. Он ничего не ответил, только раскрыл планшет и сделал несколько записей в блокноте. А Пронину нужно было возвращаться в ресторан, да побыстрее. На прощание он поглядел в бинокль. Даже с шестого этажа было видно, что Ревишвили нервничает. Ведь он должен был связаться с Бронсоном! А Бронсон тем временем ел фирменный торт «Славянский» и пил дагестанский коньяк в компании с поднадоевшим ему переводчиком и знаменитым футболистом с повадками светского льва...
Пронин влетел в зал «Славянского базара». Усталые оркестранты местного джаза уже сыграли последнюю мелодию и собирались расходиться. В зале было пьяно, суматошно. Ну, вот и столик Бронсона... Даже со спины Пронин почувствовал, насколько раздосадован американский гость... Даже на обаятельного Старостина он поглядывал с волчьей ненавистью. Пронин подошел к ним со стулом:
– А вот и я, друзья! Остаток вечера скоротаем вчетвером. Что вы пьете? Коньяк после водки? Рисковые вы ребята! А вы, господин Бронсон, не опоздали на сеанс телеграфной связи?
Бронсон посмотрел на Пронина пьяными глазами:
– Не будет телеграфной связи. Вы были правы, это пустая затея. Вот вернусь в Штаты и возобновлю бизнес.
– И правильно. Надо же когда-нибудь и отдохнуть, посидеть вот так, за коньячком. А торты здесь отменные!
– Да, кулинария сегодня на высоте положения, – заметил Старостин. – Вильям все хотел нас оставить, но я его соблазнил десертом! Нарушение спортивной формы – дело серьезное, и заниматься им нужно с полным погружением.
– Правильно, товарищ Старостин! Друзья, я предлагаю выпить за самоотверженность! И неспроста. Это понятие нас всех объединяет. Из мира капитала приехать в Советский Союз и честно писать о нашей стране на весь мир – разве для этого не нужна самоотверженность? А переводить с русского на английский и наоборот – целыми днями, без устали. Разве это получится без самоотверженности? Конечно нет! А футбол? Это же игра настоящих мужчин! Наш знаменитый клуб назван именем «Спартака». Правда, я болею за «Динамо», но не в этом дело. И братья Старостины играли так самоотверженно, так отважно, что их не зря – ох, не зря сравнивали с гладиаторами Спартака! Ну, и я...
– А вашу самоотверженность, господин Пронин, мы все уже оценили. – прервал тост Бронсон и добавил по-русски. – Ваше здоровье!
Когда Бронсон на своем «Форде» подвозил Пронина на Кузнецкий, они угрюмо молчали. На Кузнецком Бронсон вылез из машины вслед за Прониным. У него от выпитого кружилась голова, хотелось на воздух.
– Хотите ко мне? Чайку горяченького, али рассольчика капустного? У меня имеется. Яша, переведи ему в точности – что такое капустный рассол и с чем его едят.
Но Бронсон не хотел ничего. Он прижался к стене, скрючился и застонал.
– Худо ему, – сказал переводчик.
– А я предупреждал.
Только после агашиного рассола, который в него влили прямо на улице, Бронсон сумел влезть в автомобиль, и шофер повез его в гостиницу – плавно, осторожно, как хрустальную вазу. Тем временем Пронин переоделся в свеженькую накрахмаленную пижаму. Агаша постелила ему на тахте. После удачного дня спал Пронин крепко и спокойно.
Садовник
Человек в темно-зеленых галифе и белой гейше навыпуск сидел на тахте. Рядом имелось кресло, но он застыл в неудобной позе на жесткой тахте, напрягая спину. Он и любил, и ненавидел беседы с иностранными журналистами. Ненавидел, потому что приходилось выкраивать время, да еще и накануне этих встреч всегда в голову лезли разные необязательные мысли. Он привык спать по утрам – а тут после ночной работы утро нужно было посвящать дурацким сомнениям и репетициям будущей беседы... Потом голова болела. Значит, из-за двух часов интервью – два дня ишаку под хвост. Но, общаясь с зарубежными журналистами, он частенько чувствовал вдохновение, начинал импровизировать, становился артистичным и остроумным – как в юности, как в семинарии, когда удавалось переспорить друзей и рассмешить девушек. Журналисты, писатели – это инженеры человеческих душ. В комнате – ни души, но он произнес вслух, хрипловатым голосом, который знали миллионы людей в СССР и во всем мире:
– Ленин в самое сложное время не пожалэл времени для бесэды с Гербертом Уэллсом. Бронсон – не Уэллс. Помельче литератор. Но у меня найдется час-другой для беседы с Уильямом Бронсоном. Даже римский папа дает пресс-конференции. А я всего лишь секретарь ЦК партии.
О чем он будет спрашивать? Закончился процесс. Враги дали признательные показания. А ведь это – вчерашние товарищи по борьбе и вожди Советского Союза. Вот об этом-то и будет спрашивать человек с именем великого Шекспира и с фамилией знаменитого производителя зажигалок, если убрать букву «Б». Для нас не важен сиюминутный престиж Советского государства. Мы смотрим дальше. А стратегически самое важное – уничтожить врагов, тех, кто мешает нам идти вперед. И здесь только никчемный горлопан будет ставить во главу угла честь партийного мундира! Мы знаем, что кое-кто из наших бывших друзей на Западе скажет: если первые люди советской страны оказались преступниками – может быть, не стоит доверять и всей большевистской партии? В учебниках истории приходится заклеивать портреты. Это может посеять зерна сомнения в молодых сердцах. Мы рискуем. Но это война. Стране советов нужен надежный тыл. Хорошо бы подтолкнуть его к разговору о просвещении. В нашей стране открыта дорога истинно народному просвещению. Нам нужны сотни тысяч инженеров, офицеров, тысячи новых учителей. Нужны грамотные люди повсюду – агрономы, рабочие, трактористы. Миллионы грамотных людей, профессионалов! А где их взять? Выписать из Америки, по каталогу? Не получится. Поэтому наша партия сегодня – партия садовников. Мы осторожно, терпеливо выращиваем социалистического человека. Не только за школьной партой. Человека воспитывает и книга, и музыка, и кинофильм. Вы смотрели «Чапаева»? Вот об этом обязательно нужно рассказать нашему рыжеволосому другу Уильяму.
А новый нарком с Лубянки, который так хорошо показал себя в первые месяцы работы с чекистами, твердит свое:
– Товарищ Сталин! Встречаться с Бронсоном нельзя. Это опасный человек, у нас на него три папки материалов.
– А на тебя у меня четыре папки. И что? Только на дураков нет материала. У дельного человека всегда за плечами такое прошлое, что его можно сразу приговаривать к расстрелу. Можно. Но нужно ли?
– Товарищ Сталин, этот Бронсон разоблачен как агент американской разведки... Он связан с белогвардейскими недобитками.