Спать и верить. Блокадный роман
Шрифт:
И на Литейном Паша зарядил две группы сличальщиков, друг с другом не связанные: каждую пробу проверить дважды. И сам потом мельком просматривал, а старался не мельком.
Не проскочит!
Сличалыциков набрали из самых грамотных подследственных, пообещав облегчить участь. Грамотных подследственных Паша жалел пуще других и был теперь за них рад. Он не сообразил по наивности, что все они теперь обречены.
165
…………………………………..
…………………………………..
…………………………………..
166
— Везут!
Максим остановился полюбопытствовать.
В конце переулка показалась усталая лошадь с хлебом, толстый возница гордо торчал бородой. Милиционеров для охраны не хватало, случались разбойные нападения, возницам вменялось быть могучими и эффективно противостоять.
Этот струхнул, хотя и напал-то на него шпингалет, соплей перешибить. Но махнул ножом. Возница обхватился за голову, послушно рухнулся в снег.
Мальчишка, прихватив, прыгнул в подворотню.
— Стоять, — крикнул Максим.
Тот драпал.
— Стрелять буду!
Стрельнуть, по уму, конечно бы в труса-возницу, пацан чорт бы с ним, прихватил с гулькин, но Максим все же за пацаном погнался: узнал. Тот, что с Варей был. С советским именем.
Почти уж догнал, но, бросив добычу, парень быстро ускорился.
Пальнуть над башкой.
Пуля цвиркнула о стену и отскочила, сплющенная, Киму в щеку, горячая.
— Ким! — это Максим вспомнил имя.
Ким остановился не столько с испугу, сколько от неожиданности.
167
Горбатый, укутанный пухлым глубоким снегом холм, высокие сосны, синий силуэт колокольни на голубом фоне. Солнце бьет в склон, и склон искрит красным, розовым, золотым, словно проскакало Серебряное копытце. Из-под рамы чуть-чуть поддувает. Запахнуться в белый платок, поглубже вздохнуть.
— Леночка, — раздается сзади торопливый голос. — Я все договорился, надо просто написать заявление с проклятьями… в смысле, отказ с подозрениями… Задним числом, но мы оформим. А почему сразу в Ленинград не отправили — это порученец один халатность проявил. Он уже на себя подписал и его уже привели в исполнение.
Дернуть плечом. Какая тоска.
— Волшебно. Сделай мне чаю.
168
«Конкретных-то людей может и жалко, — размышлял Максим, побалтывая стаканом. — На последнего дистрофана глянешь — жалко. А когда в общем и целом думаешь, по идейному, пусть бы уничтожались скорее. Нет, если б можно было всех эвакуировать… Так ведь всех нельзя. Надо Варю в решительные списки записать, на последние самолеты, с собой… Сейчас к ней пойти? Нет, опять пьяный. Завтра, с утра!».
Глоссолал и Ким, мгновенно спевшиеся, были настроены решительнее.
— Малец
— Чего? — очнулся Максим.
— Марат Киров приказ выпустил, чтобы меня и отца расстреляли за Арвиля! И папу уже расстреляли!
— Это вообще-то Сталин выпустил.
— А Киров подтвердил! И до Сталина нам не добраться, а Киров тут!
— И чего? — внимательнее глянул Максим.
Пацан сжимал кулаки, и глаза — горели. Он впервые пил водку так. Пробовал, конечно, но по-взрослому пил впервые. И жареное мясо на закуску! Как видение! Прямо тошнит. Сразу спросил, нельзя бы Варе отнести.
— Отнесу, — кивнул Максим. — Что же про Кирова?
— Я готов, Максим Александрович… Кирову ножом в самое сердце. Вот так!
И, схватив нож, стал тыкать в пространство. Максим отобрал нож.
— Так что решайся уже, товарищ офицер, — подмигнул Викентий Порфирьевич.
169
— Залегла, то есть, Географиня Давыдовна, — выговаривала Патрикеевна. — Смотри, недели не протянешь.
— Се индиферремент, — махнула Генриетта Давыдовна.
— Чо сказала?
— Не имеет значения. Скучно мне без Сашеньки, Патрикеевна. Срослись мы с ним неразнимчато.
— Чо сделали?
— Срослись неразнимчато.
— Ну-ну, — хихикнула Патрикеевна. — Так ты, может, в бомбоубежище переселишься и там помрешь?
— Пуркуа? — испугалась Генриетта Давыдовна.
— Муркуа! Кот чует смерть, в лес уходит, чтобы хозяевам не докучать. А ты ради нас, соседей… Приятно, думаешь, с трупом в квартире? Кто тебя на кладбище-то попрет?
170
Побрился как следует, проснувшись не пил (а то и не заметил как набрал прежний алкогольный режим: первую рюмку с рассветом). Заскочил в контору, с Арбузовым сквозь зубы, а Паша Зиновьев обрадовался, затащил поболтать и тут-то только Максим и узнал про поимку шпионской бутылки. Все екнуло, как со скалы в море, и загудело в груди. Вот надо же. Интересно как оно развернется. Увидать бы в ту минуту Рацкевича.
Максим живо представил, как Рацкевич щелкает суставом с такой силой, что палец выдергивает.
— Я думал ты знаешь.
— Я все время там, в ЭЛДЭУ… Зашиваюсь. Как Рацкевич?
— Кирыч сказал, что лично на Михал Михалыча обидится, если не найдем. А он сурово обижается! Письмо Гитлеру — не шутка! Тем более разбомбили институт как по-писаному, и карточки…
— Но ведь бутылка не дошла!
— В том и загвоздка. Мистическое совпадение. Кирыча это и бесит. Ему мерещится какой-то мистический заговор. А Михаил Михайлович материалист. Мне вот пишмашину велел ловить.
— Ну правильно.