Спать и верить. Блокадный роман
Шрифт:
Тут у Максима щелкнуло: а ведь бутылка — из буфета с Литейного. Этикетку он отмочил, несолидно как-то Гитлеру в «Столичной» донесение, но нет ли на бутылке, на стекле, каких-то данных о партии, номеров-серий? Вроде нет.
— Ну и ловлю, — кивнул Паша. — Трудно, чорт, их знаешь какая прорва! В глазах трещит от шрифтов. Образцы шлют медленно, обход медленный, Рацкевич мне уже паяльником грозит. Ну ничего, поймаю.
Что-то смутило-щелкнуло про эту машинку, но тут же растаяло: Максим спешил к Варе на службу! Всю ночь шел пухлый снег, и провода от троллейбусов
Стоп.
Максим тяжело затормозил, стукнул кулаком по щи-ту-откосу, закрывшему витрину магазина. По иронии именно «Ленгастронома». Ким сказал, что Варенька — машинисткой в учреждении. Адрес учреждения — в том самом переулке… Другое учреждение? Да где там другому, ничтожнейший из переулков…
Рванул, распихивая людишек, шинель распахнулась, постовой на углу с Рылеева уже свисток в рот сувал: напарник пресек свисток. Напарник уже был знаком с эксцентричным чином из Большого дома, который, когда не бегом проходил мимо, угощал иногда водкой.
На углу с Невским Максим опять затормозил. Хлебнул. Успокоиться и подумать. «Обмозговать». Оглянулся, залез присесть в замерзший троллейбус, грустно опустивший рога-бугеля. Морда троллейбуса в снегу, как усы с бородой заиндевели. Пара окоченевших трупаков на передних сидениях. Тоже зашли присесть да не встали. Еще хлебнул. Допустим, ее учреждение и ее пишмашина. Сомневаться и не приходится. Там одна пишмашина и точно одна машинистка. Если найдут — хана Варе. А они найдут. Паша старательный и сообразительный, справится. Уничтожить пишмашину на месте… прямое подозрение. Успел ли Зиновьев получить образцы?
Петербург, в общем, не дремлет. Не дает расслабиться своим пациентам.
Ну как же учудить — в большом городе напороться именно на ту пишмашину, с которой потом встретиться с машинисткой!
Как это далеко от реальности, чудо!
С другой стороны, того и мечтается: оказываться максимально далеко от реальности.
Ладно. Пока задача нерешаемая. Данных мало. Вперед, за данными.
Варя перетаптывалась у учреждения, среди сослуживцев, на дверь как раз накладывали максимовы коллеги печать. Увели с собой красноносого малого с «Глав-спирттреста» под мышкой, где она смотрелась как большой градусник. Из вещей уносили пачку документов, не пишмашину. Максим наблюдал с безопасного расстояния. Когда разошлись, нагнал Вареньку:
— Здравствуйте, Варя!
— Ой! Это вы! — всколыхнулась.
— Так рад вас видеть! Как же вы?
— Да вот, учреждение наше закрыли… я работала…
— Отчего закрыли?
— Говорят, за ненадобностью.
А сама думала, что это уж и вовсе смерть: переход со служащей карточки на иждивенческую.
— Скажите, а окна с пальмами — ваши?
— Ой… Наши! Это мы с Арькой… Он придумал! А вы почему знаете?
— Я же вас искал!
«Арька какой-то», — подумал хмуро.
171
…………………………………..
…………………………………..
…………………………………..
172
Еще
— И это ленинградские рабочие, — посуровел Киров.
По краям зеленого стола покачивались мутные тени соратников.
— ………..
— Значит, лишить их права увольняться! Стяжатели, а не авангард общества!
— Рабочих, товарищ Киров, такого права лишить?
— Да любых! Запретить увольнения на период… На какой скажем на такой и период. Только с разрешения партийных органов или органов безопасности. В завтрашнюю газету успеем?
— В типографии, товарищ Киров. Остановить?
— Да хрен с ней. Послезавтра в газете, а завтра в куплете. Имеется, по радио. Пишите Указ.
Стакана янтарного с чаем не было перед глазами. Высечь порученца!
— Слушаемся, товарищ Киров.
— Слушайтесь… Что-то еще? Чего вы такие… насупленные?
— Да вот, товарищ Киров… Привидение.
— Шта-а?
— Привидение шурует в районе площади Восстания… Не первый день.
— В каком это, простите, значении шурует и что вы называете привидением?
— Такое… обычное. В белом саване и на голове череп. Подходит, молча ухает и это… щелбан гражданину или гражданке. Болезненный.
— Так поймать к чертям!!!
— Улетучивается, товарищ Киров. Тает в снежной пелене.
— Да что вы несете!
— Так точно, товарищ Киров!
173
— Профессор К. умер, — огорошил Максима директор Дома ученых.
— Умер? Я же велел подкармливать!
— Да подкармливал, что вы, Максим Александрович! В ущерб себе! Поздно было, видать… Не спасли.
— Пойдемте глянем.
— Такая жалость, Максим Александрович, такая жалость! — сепетил сзади директор. — Он ведь такой человек был — благородный, совестливый. Кота своего на Вы называл. Когда началось… ну это… съесть не смог. Прибил и утопил в Мойке.
Труп К. лежал в подвале же, рядом со стационаром, в каморке для мертвецов. Максим приотворил простыню. Так и есть: два синяка симметричных на горле. Спросил директора:
— Вы повару говорили, что это К. суп выпарил?
— Да… Он спросил, кто, я и сказал. А что? Повар исправился, мы измеряем исправно, 10 процентов, как учили… у нас все четко!
Стрелять повара Максим повременил. Подумать, может использовать его.
Обещанного списка знатоков Вагнера в вещах профессора К. не оказалось.
174
Публика в филармонии собралась разношерстная. Непонятные, но шибко литерные дамы в мехах, а с другой стороны — много военных, в том числе и низших чинов, в том числе и пахнущих порохом-кровью, типа того что метнулись с фронта на концерт, после концерта сразу — на фронт, под снаряд. Максим знал, что так, впрочем, и есть.