Сперанца
Шрифт:
Легкий вздох разочарования. Потом опять:
— Надален!
— Ну?
— Что вы такое сделали Эмилии, что она вас ко всем ревнует?
— Вот это да! У меня же еще спрашивают, что я ей сделал… Как будто это я виноват! Она всегда такая была. В другом доме жила, так с Тиной сцепилась, пришлось перебраться…
— И тут Тина… Что в ней такого, что мужчины из-за нее голову теряют, а женщины себя не помнят от ревности?
Надален почесал голову и обернулся.
— Сперанца, это камешек в твой огород…
— Вот
— Так уж и никакого?.. А как-то вечером люди видели, как ты потихоньку шла за ним с Тиной в камыши… Это правда или нет? А правда или нет, что Таго тебя заметил и вернулся сказать тебе кое-что и ты убежала, как будто тебя гадюка ужалила?
Надален улыбался, довольный своим маневром. Ему удалось перевести разговор на другую тему. Теперь защищаться приходилось Сперанце.
— Кто вам это сказал? Хотела бы я знать, как это люди ухитряются такое сочинять! Подумать только! Чтобы я бегала за Таго… Если я найду того, кто это сказал…
— Да он перед тобой… — засмеялся Надален, — потому что ведь это я тебя видел! Но я про это никому не сказал.
Они доехали до изгиба дамбы. Девушки примолкли: Сперанца от стыда, остальные из сочувствия к подруге, понимая, как должно было уязвить ее, такую гордую, это разоблачение.
— Ну, слазьте, дочки, подъезжаем к дому.
Девушки приготовились слезать с воза как раз в ту минуту, когда на дамбе появилась Эмилия.
— Так и есть… Теперь вам незачем слезать. Все равно она вас заметила. Боже упаси, если она увидит, что я вас здесь ссаживаю: кто знает, что ей взбредет в голову.
— Нет, нет, вы сказали, чтобы мы слезали, мы и слезаем.
Девушки со смехом разобрали серпы и соскочили на землю.
Эмилия неподвижно, точно окаменев, стояла на дамбе и молча смотрела на них.
Сперанца готова была расплакаться. Надален не должен был так поступать с ней. Если ему хотелось, чтобы она знала, что он ее видел, он мог ей это сказать с глазу на глаз.
Она повернулась к Надалену, который тоже слез на землю и теперь стоял перед волами, и с лукавым огоньком в глазах, и без того блестящих от выступивших слез, быстро подошла к нему, обвила ему шею рукой и поцеловала его.
— Вот это была месть!
Надален просто остолбенел, а девушки так и прыснули, закрыв лицо руками.
— Иисусе! Неужели у него теперь хватит смелости подойти к Эмилии?
Все четверо прошли мимо нее как ни в чем не бывало.
— Добрый вечер, Эмилия! Как вы себя чувствуете?
— Мерзавки, — пробормотала женщина, но можно было подумать, что это не она сказала: ни один мускул не дрогнул у нее на лице.
Немного погодя девушки умывались на гумне под навесом.
— Это правда, Сперанца?
— Да…
— Зачем ты это сделала? У тебя ухажеров будет хоть пруд пруди, если захочешь! Что ты на нем помешалась?
— Не знаю… Я всегда
— Хоть бы был красивый! А у него лицо всегда такое сердитое, хмурое, как будто ему весь свет не мил…
— Ну и пусть. Он мне нравится, вот и все.
— Ну, а что он тебе сказал, когда ты пошла за ними?
— Что если он еще раз меня там увидит, то выпорет.
— Скотина!
Надален между тем переваривал свои неприятности. Эмилия заперлась в комнате, а он сидел на пороге дома и ел, макая хлеб в чашку с вином. С ума сойти, да и только! Ему было шестьдесят лет, а Сперанце — шестнадцать. Только Эмилии могло такое втемяшиться!
Когда Красный Дом отремонтировали и пристроили к нему флигель, Надален попросил разрешения перебраться туда в надежде, что, имея соседками Мингу и девочку, Эмилия наконец успокоится. Но не тут-то было: в Красный Дом перебрались и другие семьи, чтобы быть поближе к землям кооператива, и Эмилия опять начала изводить его мрачным молчанием, дуться, устраивать ему сцены.
Куда же было податься несчастному человеку?
Разве что в самую глубь болота, где еще не начинались работы по осушению, — обживать трясину?
Стемнело. На гумне показалась Минга.
«Вот тоже птица! — подумал Надален. — Ей за восемьдесят, а она все ходит, с утра до вечера, изо дня в день, что твой поезд!»
Фартук у Минги был подоткнут за пояс и оттопыривался, как мешок, чем-то набитый до отказа.
— Эй, Минга, что это у вас в фартуке?
Старуха подошла и дала пощупать свою добычу. Хворостинки, сучки, пустые птичьи гнезда, улитки…
— Ай да Минга! Всегда она на ногах…
Довольная Минга, посмеиваясь, засеменила к чулану.
Из дома между тем послышался голос, звучавший, как команда.
— Надален!..
Ну вот… теперь она скажет, что я милуюсь с Мингой…
Из-под навеса, где умывались девушки, раздался взрыв смеха и наверху захлопнулось окно.
— Обживать болото… — пробормотал Надален, поднимаясь. — Только и остается уйти от людей подальше и обживать болото…
И вошел в дом.
Глава двадцать восьмая
Немного погодя девушки сидели на дамбе перед домом при бледном свете луны и болтали вполголоса, поверяя друг другу сердечные тайны.
Вдалеке, как горящий глаз, смотрело в темноту освещенное окно какого-то дома.
В доме Тины тоже горел свет…
Быть может, у нее сидел Таго…
— Пойдем посмотрим?
— Ну и что, если он там? Сперанца будет страдать, вот и все!
— Она и так страдает… Пойдем?
Сперанца ничего не говорила, но уже поднялась.
— Он сказал, что выпорет меня, если еще раз там увидит. Но не может же он запретить мне погулять вечером…
Замирая от волнения, девушки пошли по дамбе.