Сперанца
Шрифт:
— Ты знаешь, что такое забастовка?
— Да, синьор.
Он подпер рукой подбородок, и в глазах у него заиграл веселый огонек.
— И что ты о ней думаешь?
— Я думаю, что если она недолго протянется, хозяевам ка нее наплевать, а если долго, они все равно голодать не будут, а мы будем.
— Значит, ты думаешь, как твой дед?
— Нет, нет, синьор, что вы, — поспешно возразила Сперанца. — Он не верит, а я верю.
— Во что ты веришь
— Что мы своего добьемся… Но придется
Человек, сидевший за столом, еще с минуту смотрел на нее с дружелюбным интересом, потом обратился к присутствующим:
— Некоторые воображают, что все у нас пойдет как по маслу; другие думают, что все равно ничего не выйдет. А вот эта девчурка смотрит на вещи правильно. Она говорит: нам будет тяжело — и нам действительно будет тяжело, — но мы должны выдержать.
Сперанца почувствовала, что все опять смотрят на нее, и нервно отмахнулась от одной особенно надоедливой мухи.
Потом она проговорила:
— Спасибо, синьор, — и, повернувшись, с бьющимся сердцем направилась к выходу.
Она была уже на пороге, когда ее окликнули,
— Послушай-ка, ты, егоза! Это верно, что у вас во дворе складывают инструмент?
— Да, синьор, две бригады.
— Тогда ты тоже возьми это и раздай рабочим, когда они придут… Поняла?
Сперанца протянула руку, взяла пачку листовок, которую ей передали, и выбежала, прижимая их к груди.
Глава двадцать четвертая
Цван ушел вечером накануне забастовки. Весь день он работал с. каким-то ожесточением, насупившись и ни с кем не разговаривая.
Все это заметили, и многие из батраков потехи ради задирали его.
— Что, Цван, упражняетесь?
— Говорят, завтра Цван один наработает за три бригады.
Сперанца страдала от этих шуток.
Дедушка выводил ее из себя своим упрямством, своим непониманием очевидных вещей, но вместе с тем ей было больно за него.
С вилами в руке и шапкой, надвинутой на глаза, молчаливый и угрюмый среди смешливой молодежи, Цван казался… да, да, сычом…
Сперанца нашла подходящее сравнение, и, повидимому, еще кое-кому пришла в голову та же мысль, потому что как раз в эту минуту какой-то парень крикнул из-под навеса:
— Сыч!..
Цван порывисто обернулся, и Сперанца затрепетала. Но лишь на мгновенье.
Цван всего только протянул вперед руку и, шевеля пальцами, будто кроша что-то, крикнул в ответ:
— Дрянь… дрянь… дрянь…
Все расхохотались и наконец оставили его в покое.
Но Цван ушел. Он вдруг сказал Сперанце, что идет к Джузеппе.
В сущности, это хороший выход из положения, говорила себе Сперанца.
Ведь если бы Цван остался, он бастовать не стал бы. Он говорил ей, что неспособен сделать управляющему такую «пакость».
С
Он хорошо сделал, что ушел. Там, в самом сердце болота, не могло быть ни забастовщиков, ни штрейкбрехеров. Это было идеальное место для лягушек и для таких людей, как Цван.
До поздней ночи Сперанца выполняла то, что решила сделать. Земля позади дома была залита молоком, а загоны открыты, чтобы скотина могла выйти на волю и пастись.
Теперь Сперанца стояла на дамбе, и из-за пляшущих повсюду огоньков ей казалось, что долина колышется. То были фонари, освещавшие дорогу группам людей, сходившимся со всех сторон, чтобы занять дамбы.
Перед рассветом обычно свежо, и в долине сырость пробирала до костей. Люди были одеты в короткие черные плащи, делавшие их похожими на нетопырей.
Даже Минга была на ногах. Казалось, она «почуяла», что происходит.
Она сидела в темноте на пороге дома и время от времени повторяла:
— Штрейкбрехеры идут с болота
Женщина, которая с час назад пришла к Цвану, чтобы попытаться убедить его примкнуть к забастовке, застала только старуху и Сперанцу.
— Дедушки нет дома, — сказала девочка. — Он ушел на болото.
И тут Минга снова повторила:
— Штрейкбрехеры идут с болота.
— Что это значит? — спросила женщина
— Не пойму. Она это со вчерашнего вечера твердит. Вы ведь знаете, какая она… Скажет что-нибудь и повторяет без конца…,
— Но почему она это говорит?
— Кто ее знает? Может, услышала, что люди говорят, поняла, что мы бастуем; вот и вспоминает, что было в старину…
— Но, насколько я знаю, никогда такого не было, чтобы штрейкбрехеры нагрянули оттуда. Там им не пройти! Болото — что западня: попадешь, так не выберешься. С этой стороны мы как за каменной стеной. Они всегда с реки приходили, и вот увидишь, теперь тоже так будет. Ходят слухи, что их уж собрали и приведут сюда с военной охраной… Но, уж черта с два, они все равно не пройдут!
Сперанца проводила женщину до дамбы, потом опять задумалась над тем, что твердила Минга, и вернулась к ней.
— Бабушка, вы их видели, штрейкбрехеров?
— Они идут с болота, — монотонным голосом повторяла старуха.
Сперанца поняла, что толку от нее не добьешься, и оставила ее в покое. Но едва она отошла на несколько шагов, Минга вдруг заговорила:
— Они сидят у костров на болоте… У них лодки и с ними служилые люди, от правительства.
Сперанца знала, кто были для Минги служилыми людьми правительства. Она называла так солдат, карабинеров, стражников при сборщике налогов. Всех тех, кто носит мундир и оружие.