Сперматозоиды
Шрифт:
Сана крутит анкетку: да, ей опять нужна эта «полная занятость», да, а что делать? Квартирки на Куусинена не существует, поклон Соньше-крольчихе, а потому отсидка до первого песка, до зубов в стакане, пока-пока, luсhshie godi, целую вас нежно: «БЫТЬ СВОБОДНЫМ. Депакин позаботится об эвтаназии, остальное зависит от вас» — очиталочка по Фрейду: противоэпилептическое средство, на рекламку которого не поскупились, так и хотелось настроить на правильную волну, подогнав под хорошую свою — о милая, ласковая [20] — смерть… [21] Нет-нет, до первого песка, не больше, тем более что из больнички сбежала: «Обвиняемая Шеломова Александррра Юрррьевна, на выход с вещами!.. Имеете ли сказать что-нибудь в свое опррравдание?.. Фамилию не меняли. Ррразведены. Добавления деррржите?..» Руки у Саны связаны, но кляпа во рту уже нет — все, что ей нужно делать, это говорить правду, правду, правду и ничего кроме правды: «На свет белый не рвалась, впрочем, никто не спрашивал. Выкрала с кафедры физиологии и из вивария рыжую кошку Барбару и серого кота Фагоцита, собак Антония, Гомера, Нюшу, а также крыс Дору и Нору: в злодеяниях уличена не была. Ученой степени, равно как и судимостей, не имею. Видела Швецию, Данию, Финляндию, Голландию, Бельгию, Францию, Чехию, Тунис, Египет. Подрабатывала натурщицей; пять лет медстажа. Английский свободный. Последние годы занималась переводами и научным редактированием;
20
О милая, ласковая смерть… (Уитмен)
21
Эвтаназия: от «eu» — хорошо, «tha'natos» — смерть (греч.)
22
Гидрофобия (боязнь воды).
…
«Бегут, значит, сперматозоиды: впереди молодые, сзади — старые. Старым ох как хочется успеть добежать. Один из них кричит молодым: «Нас обману-у-у-ули! Мы попадем в черную дыру! Спасайся, кто может!» Ну, молодые разворачиваются и бегут обратно, старые же останавливаются в замешательстве, а тот живчик, который кричал, добежал… Мораль сей басни: вот так рождаются хитрые, но слабые дети!» — экс Саны прищуривается. — «А вот еще вчера рассказали. Журналист, значит, умирает. Ну, оказывается между небом и землей. Ангелы решают, куда б его отправить: в рай, в ад… Ну, показывают ему сначала рай — а там сдача номера, верстка «горит», обложка не готова, директор: «Уволю всех!» — кричит. Потом ад ему, значит, под лупой-то, а там то же самое, директор: «Уволю всех!» — кричит, верстка «горит», обложка не готова — сдача номера. Ну а журналист-то возьми да и спроси ангелов: «А чем тогда те, в раю, от этих, в аду, отличаются?» — а эти «черти» в ответ: «А они не сдадутся!» Да-а… а этот знаешь? За барной стойкой два мужика. Тот, который постарше, говорит: «Я спал с твоей матерью». Молодой — ноль эмоций. Первый опять: «Я спал с твоей матерью». Молодой: «Ну и что?». Старый, в третий раз: «Да я же спал с твоей матерью, мать твою!» — «Иди, папа, домой, ты пьян…»».
М-м, не делает попытки улыбнуться Сана.
Ты можешь хоть иногда расслабляться — можешь, нет? Смеяться умеешь? — наступает экс.
После слова «лопата», — руки дрожат, ресницы дрожат, пол ходуном ходит: штормит, люстра, того и гляди, на голову рухнет, дзынь-ля-ля…
Сухой щелчок двери. Жили-были старик со старухой: Сказки Пушкина — это chokolat.
Когда Сана говорит «Я не просила меня рожать», они обычно машут руками. Встают в позу. Срываются на крик или сипло шипят. В общем, выражают недовольство, а потом любопытствуют: дети, наволочки, зэ-пэ… Честные налогоплательщики, синхронно спаривающиеся после ужина под вечерние новости и сериалы. Не сразу понимаешь, что они везде: но именно они, знает Сана, и плетут паутину. Больше всего они хотят снизить вероятность неких (возможно, ошибочных) действий, обусловленных так называемым человеческим фактором. Они называют это безопасностью: уникальные системы видеостукачества, «управляющие пользователями и приоритетами в самых разных местах установок». Действие некоторых систем распространяется не только на здания, районы или города, но даже на страны и континенты. Слежка практикуется также в детских садах и школках: камеры фиксированные, камеры купольные, камеры поворотные… Сана переворачивает страницу и переводит главку «О блокировке использования сотрудниками Интернета и электронной почты в личных целях». Они говорят, разумеется, о повышении производительности труда, но уж Сана-то знает, как именно съезжают с катушек. «Я повторяю десять раз и снова, — она надевает наушники и откладывает листы. — Никто не знает, как же мне хуево, — в каком году впервые услышала Янку? — И телевизор с потолка свисает, — в 86-м? 87-м? — И как хуево мне, никто не знает…». Сана предполагает — г-н Б., как водится, располагает: чтобы не получить приглашение на казнь, нужно вывернуться наизнанку и пройтись на руках, весело потряхивая кишками. Сана всё знает о повешенных днях: гора смердящих трупиков множится год от года — как на ноль разделишь? «Все это до того подзаебало, — а мелодия, пожалуй, красива, — что хочется опять начать сначала, — контраст высокого и низкого, снижение — куплет печальный: он такой, что снова, — та самая запись Янки Дягилевой, подумать только!.. — я повторяю, как же мне…»
У Саны full-time, с одиннадцати до восьми, пусть и через день — если гнать столько текстов ежедневно, впору ослепнуть. Впрочем, иногда Сана действительно этого боится, ведь «выходной» — те же буквы да переводы у разбитого корыта. После того, как она ушла из медицины (ушла в никуда, ушла, потому что не могла больше оставаться ни в больничке, где смерть, как дождь или гроза, считалась явлением природы, ни в частной клинике, где врачей заставляли «разводить» пациентов на бесполезные обследования), пришлось выучить даже мерзкие крючья: [23] кем быть, дядя Степа, чего молчишь меня, как рыбу об лед?..
23
Корректорские знаки.
Сана вставляет в плеер новый диск: дивертисменты Моцарта, запись 92-го из Австрии — той самой уютной Австрии, где Сана никогда не смогла бы жить несмотря даже на присутствие N, хотя все давно и в прошлом: нет-нет, правда — в прошлом… Дело, конечно, не в языке — и, разумеется, не в «давно разоблаченной» мороке под названием toska po rodine. Всё дело всё-таки в Польше [24] — вот она, ослепительная набережная Гданьска, которую Сана до сих пор считает «лучшей в мире», вот чудный краковский отель, вот грозный мальборкский замок, вот паны и пани, по-прежнему, несмотря ни на что, улыбающиеся русиш швайн… Ездили шумной компанией: сначала до Бреста (отвратительные: поезд, Duty-free, таможня, «тугрики»), а там — электричкой до Тересполя, а уж та-ам — на перекладных до Варшавы, да на все пять — легко… Сана помнит: «лёды» — мороженое, «склеп» — магазин, «урода» — красавица… вот если б можно было хоть иногда переноситься в Гданьск! Всего-то на несколько часов: пройтись по набережной, заглянуть в янтарную лавку, полюбоваться цветами на чьем-то балконе… Чи можэ ми пани поведжеть, як дойти до пляцу?.. И — папочкиродные: «перчатки трехпалые из ткани, «Надежда», рукавицы (краги), тип Е…» — вычитывает (не путать с «читает») Сана, пытаясь примирить, хоть это и невозможно, этюды Шопена с системами управления доступом и спецбронеавто для постсоветских мясных машин.
24
Вероника Долина.
Много
Сана не отрывается от секундной стрелки: за монотонным ее «сердцебиением» — сердцебиение далеких — и не — коллег (неприятное словечко). Сана видит — chur menja! — миллионы клерков и хватается за грудь: а шарик не большой и не маленький, все ли часики на шарике встали?.. Часики-то, святый боженька, святый крепенький, святый бессмертненький, остановились — помилуйупснах!.. Кушай вволю безотходное свое техно: от сперматозоида до удобрения, как и от эйфории до комы, всего несколько шагов.
Четыре, уточняет Сана, переходя из одной камеры в другую, сердце человека четырехкамерно.
Угол, в котором сидит Сана с одиннадцати до двадцати — время Ч. (вычитывали ль вы девять часов кряду?), — похож на распоротую поверхность консервной банки: русалка в собственном соку, вид сверху. Open-office: что немцу хорошо, то русскому — смерть. Все виды и масти планктона отгораживаются друг от друга шкафами и тумбочками, прячутся за цветами, прикрываются календарями, чашками, игрушками, иконками, нэцке, а также фотографиями родных и близких покойных. Клочок пространства, интим-зона, метражный стресс: формы — не мы, формы немы. Первый звоночек — пришпиленная к настольной лампе записка Саниной сменщицы (бисерный почерк): «Чтоб в положение досадное не попадать, пора давно уже понять, что надо тихо-тихо сидеть в своем углу… и ни гугу, и ни гугу!». Кажется, старая задница старалась специально для нее: Сана морщится, достает из косметички влажную салфетку и протирает стол, весь в катышках, а потом поворачивается к стенке: «Руки за голову!» — ослышалась?.. — и разглядывает газетные вырезки («Как тяжело ползти с гордо поднятой головой!», «Тот не ошибается, кто не работает!» и пр., и др.). На верхней полке, разумеется, Розенталь-Ожегов-Крысин-Лопатин-Мильчин-etc., на нижней — чудовищной расцветки зонт. У мусорного ведра стоптанные туфельки, размер сорок первый. Свет мой, зеркальце… Лампа дневного света. Журналы. Скажи… Распечатки. Да всю правду… Словари. Доложи… Глазок. «Руки за голову!» — камера наезжает, пальцы сжимаются до хруста. «Стой! Стрелять буду!» — зубы гнутся, как пластилин, разламываются, крошатся — сон, сон; во рту привкус железа. Активная жизненная позиция… «Да что с тобой?» — к стене: сон, просто сон, считать цитатой «лицом к стене». Отличные коммуникативные навыки… Сане нужны деньги, а значит, песок в ее глазах никого не волнует. Самодисциплина. Желание работать… Полоса 90 %, или Не забудьте посетить окулиста как можно скорее; для того чтобы вывести на принтер «полосу 100 %», достаточно нажать одну лишнюю кнопку — она-то и нужна Сане: «Это невозможно… — Мобильность, креативность… — У нас определенная технология… для типографии… все подогнано… вы же понимаете?! Так принято…» — вольнодумство равносильно уходу, поэтому Сана сидит девять часов кряду под лампой, с лупой, а когда идет до метро, делает несколько глотков из фляжки: Сане нужны деньги — все остальное либо есть, либо «уже было». Нацеленность на результат… Если Сана решит откладывать каждый месяц столько-то, через год у нее окажется столько-то — Хотите рассмешить Господа Бога? Расскажите ему о своих планах: готовность к ненормированному рабочему дню… После того, как их квартира на Куусинена уходит за должок Соньши, а родители переезжают в хрущобу («Это ужасное, ужасное, ужасное Выхино!» — мамашин рефрен), Сана долго трет виски: олэй! Стрессоустойчивость… Эмигрантка в собственном городе, олэй-оп! Умение работать в команде…
Сана вычитывает свой же перевод: она и не подозревала, что «за последние десять лет продолжительность жизни в столице возросла», а это «залог большого будущего». Что «ежегодный рост экономики составляет десять процентов». Что «постоянно ставятся новые масштабные задачи». Что «социальная поддержка москвичей является приоритетным направлением деятельности властей».
[кое-что о междометиях]
С невероятной легкостью, бесперебойно, почти отлаженно, они отравляют друг другу то, что называется ошибочно — там тоже ошибаются — жизнью: механистичность любых процессов, доведенная до абсурда, пусковыми механизмами которой явились, разумеется, ljubov’ный опыт in vivo и случай, бог-изобретатель.
Когда же это произошло? Когда, в каком году Сана вдруг увидела, что вместо губ у ее экс’а — ротовая щель?.. Сканер работает: rima orus [25] ведет в vestibulum oris… [26] олэй! слизистая щек, губ… олэй-оп! вот десны, зубы… На уровне верхнего второго большого коренного — проток околоушной слюнной… Как учили: lingua — pharynx — так черно — esophagus — и так мертво — gaster — что мертвее быть не может — intestinum tenue — и чернее не бывает — duodenum — и никто нам не поможет — jejunum — и не надо помогать — ileum — завод по производству мертвецов — intestinum crassum — открыл отдел гигиены — coecum — воздух да будет прозрачным — colon ascendens — и годным для жизни, и чистым, — colon transversum — пусть он заразы не знает — colon descendens — и смрадом клоаки не пахнет — colon sigmoideum — ты ком податливый запутанных кишок — rectum … Запутавшись — раз-и — в чужих внутренностях, Сана — два-и — не понимает, стоит ли малосемейная амбразура ее собственных; ей кажется, будто — три-и — пресловутый «кризис середины жизни» — своего рода «кризис трёхлетки»: тридцать равно три плюс ноль… и еще чуть-чуть. Она знает наверняка, в клетке 46 (сорок шесть) хромосом, fuga означает «бег», а cannabis sativa — это «конопля»: двенадцать евро, скромное обаяние буржуинского кофе-шопа — четыре-и. У Саны блестят глаза — там-то и подносит к уху мобильный, там-то и смеется.
25
Ротовая щель.
26
Ротовая полость.