Спички медленно тлеют во тьме. Сборник рассказов
Шрифт:
С каждым моим ударом я чувствовал, как подо мной всё больше слабеет Пашино тело, как голова превращается в безжизненный кусок мяса, как руки его медленно соскальзывают по моей рубашке. Сквозь собственные слёзы я видел под собой только кровяно-фиолетовое пятно, а в голове истошный крик Жени: «На помощь!»
Что потом происходило угадать не сложно: появление взрослых, карета скорой помощи, бобик, решётка и долгая ночь оправданий перед родителями. Нет, меня не посадили, хотя я очень этого хотел. После осознания произошедшего на меня накатила гигантская волна стыда, она будто свалилась тяжелым грузом мне на голову, плечи, спину, сдавливая дыхательные
На следующий день я собрался с мыслями и рванул к дому Жени, дабы услышать внятное объяснение ее вчерашнего поведения. Я встретился с ней буквально возле её подъезда, когда она выходила из дома, немного похрамывая:
– Ты ничего не хочешь мне объяснить? – заявил я ей прямо.
– А разве мне что-то нужно объяснять? – спросила она.
– То есть твоё поведение было вполне уместно?
– А разве нет?
– А разве да?
– Хватит! Не делай из меня идиота! Просто. Скажи. Правду.
Она посмотрела на меня немного потуплённым взглядом, потом отвела его и закусила нижнюю губу, будто намереваясь раскрыть мне всю правду. Она нервничала.
Я был встревожен.
Я готовился к самому худшему.
Потом она снова посмотрела на меня своими чистейшими глазами и сказала, высыпая каждое слово, будто по крупицам:
– Когда я приехала домой, моя мама попросила меня сходить в магазин за хлебом. Мне ничего не оставалось, как просто пойти. Спускаясь по лестнице, я от неосторожности оступилась, у меня выскользнул из рук телефон, и я очень сильно повредила лодыжку и пару пальцев на руке. – Она поглаживала побитые пальцы,– До магазина и обратно я шла с трудом. По приходе домой я сразу же легла спать, а когда проснулась, был уже вечер следующего дня, – Тут она выдержала долгую театральную паузу и проговорила так томно, как только умела,– Ты прости меня, мне не стоило заставлять тебя так переживать.
И тут моё сердце чуть было не растаяло, но я держал себя в руках, и поэтому жёсткая интонация моего голоса ничуть не изменилась:
– А как же Паша?
– А что с ним?
– А как ты объяснишь то, что вы сидели вместе с ним в автобусе, когда я зашёл?
В это же мгновенье её виноватого вида глаза распахнулись, и она звонко засмеялась:
– Ты же нас сам познакомил,– продолжала она смеяться, и смех её напоминал смесь из нервных смешков и вполне здорового женского смеха, будто выдавленного из грудной клетки специально. Но тогда я этого не понимал, а посему выдохнул и вместе с ней залился смехом. Мной обуяла любовь к этой девчонке и собственная подростковая неопытность и глупость. Я обнял её, и мы вместе направились в школу.
***
Не ища необходимости в каких-либо ещё объяснениях, я радостный и спокойный продолжал общение с Женей, общение тёплое и нежное, общение двух по уши влюблённых людей. При одной только мысли о ней по мне электрическим током пробегала дрожь, и я был вне себя от желания увидеть её, обнять, поцеловать. Перешагнув границу стеснительности, излишней вежливости и прочей чепухи, которую так любят пускать в глаза все те, кто начинают отношения, мы стали намного ближе друг другу. Во всех планах, если вы, конечно, понимаете, о чём я.
Единственное, что не давало мне покоя во всей этой конфетной приторности и радужного
В обычной клиновской больнице никто из персонала не придерживался идеи о выборочности посетителей. Пускали всех без разбора. В целях безопасности Паши в палату я не заходил. Напрямую бежал к дежурному врачу. Это сейчас это прозвучит дико, но тогда мне казалось вполне логичным. Каждый раз, заходя в больницу, я мысленно просил у него прощения, будто знал, что он меня услышит. Но как только ему полегчало, и он наконец-то открыл глаза, я стал навещать его, заходя в палату, и слова просьб о прощении получили своё голосовое обрамление.
Лицо Паши было по-прежнему безмятежно, глаза, в которых должна была гореть мальчиковая злость, были мягки, а уголки губ были приподняты настолько, на сколько позволяло его тогдашнее состояние. Мне даже слегка показалось, что он был рад видеть меня. И я узнал в почти полностью перебинтованном парне своего лучшего друга, Пашку Миронова.
– Паш, прости меня, – я говорил ему каждый раз у порога его палаты, – я был идиотом, но теперь всё по-другому, я всё осознал.
Он долго молчал после того как ему сняли швы. Мне казалось, что со мной он больше не заговорит.
– Паш, ну правда. Это был опрометчивый поступок, я многого не знал, – в сотый раз проговорил я, усаживаясь к нему на кровать, – а теперь всё по-другому, понимаешь…
– Ты и сейчас многого не знаешь, – сказал он, и комната наполнилась его низким немного с хрипотцой голосом.
– Блин, Паша, как я рад, что ты снова говоришь, – проговорил я, от радости сжимая его руку в своём кулаке, – я думал ты больше…
– Я серьёзно, – перебил он меня.
Вдруг мне показалось, что голос его и впрямь стал серьёзным, а вид немного напряжённым. Он явно что-то перебирал у себя в мозгу и долго не решался мне об этом сказать. Сжав губы в тонкую нитку, он долго смотрел на меня, и взгляд его был полон сожаления и грусти. Зрачки его от напряжения бегали туда-сюда.
– Паш, ты чего?– голос мой почему-то был непривычно тихим и напуганным.
Он свёл лохматые тучные брови к переносице, глубоко выдохнул и сказал:
– Ты должен кое-что понять..
– Что? Понять что?
Лицо его стало еще более напряженным:
– Не перебивай, пожалуйста.
Я опешил, всё ещё не мог настроиться на серьёзный лад:
– Лаадно..
– Всё, что я скажу в следующую минуту, пойми и постарайся принять это как можно спокойно. Зная твой характер, я долго молчал и старался не лесть в ваши с Женей отношения. Но как видишь, я здесь, а значит, мне уже терять нечего, своё я получил, – он долго выдыхал изо рта воздух, а потом продолжил,– Недавно кое-что произошло…Ты пойми меня правильно, я знаю, что ты чувствуешь к Жене, но она…она…она – не та, за кого себя принимает.