Спиною к будущему
Шрифт:
– Что вы всё пишете?
– Не ваше дело, - рычит. Отложил вдруг лист в сторону и схватил новый.
С красной строки…
***
Это была странная, долгая, мерзкая песня.
Они меня мучили по несколько раз на неделю, изводя глупыми, странными, временами не состыковывающимися между собой, и местами неуместными вопросами, допросами. Начиная с того дня, когда он (Кандыба) приехал в отделение и вступился за меня перед полицией и той скотиной на дорогой тачке.
Многое было, словно в тумане, и больше напоминало больную игру: где меня, в основном, воспринимали как «свидетеля» (незаконных
В итоге, я четко поняла три вещи:
Первое, я для них по-прежнему, Ангелина Сотникова, дочь Сотниковых и подопечная Котовых. И о моем темном прошлом пока никто из этих... не знает.
Второе, весь этот процесс, дело (и не одно) – жуткая трясина. Никто ничего толком не знает. Мы достали самого дна (уже не подохнем), но и по грудь в болоте. Ни наверх выбраться, ни пойти обреченно вниз, дабы окончательно захлебнуться. Так что, ни конца, ни края не видно. До суда, по-прежнему, не доводят, но за веревочки дергают исправно,
(а, учитывая, что время неустанно шло - я вернулась в свою больницу, вновь став ну путь нерадивого интерна).
Ну и, третье, самое… наверно, интересное. С каждым разом я убеждалась в своих страшных догадках: сдал меня Клёмин. И все эти сопли – дело его рук, и только.
Сам на горизонте больше не появлялся.
Этот с**кин сын в такой способ решил меня здесь удержать? Не знаю,… но, надеюсь, оправдание более… адекватное… сего страшного, как по мне, предательства. Уж лучше бы сразу меня где-то там задушил по пути наших пересечений: в процедурке, в квартире, в подвале… или аэропорту.
Плата… всё это – великодушная плата за спасение его «бесценной» жизни. От квартиры отказался, от двух с копейками миллионов. Какое благородство! И какое фиаско… Отобрал свободу, покой, доводит до отчаяния.
Чего хочет, чего добивается? Молчит.
Пару раз звонила, когда уж совсем сил не хватало сражаться, - игнорировал. Даже трубку не брал.
Подонок.
Хотя... следствию Клёмина я так и не сдала. И дело даже не так принципа, или… чувства (в какой-то степени, далекой, потухшей, но все же) благодарности. Дело в игре. Причем, уже не только его, но и моей. Он объявил войну - и я приняла вызов.
Страшно осознавать, что та сила,… что меня так оберегала, защищала, не раз от горя и бед спасала, сейчас вот так исправно, уверенно, без сожаления топит.
… и вся моя… любовь, какая-никакая, отчаянно сгнила, превращаясь в отребья ненависти… и презрения.
Итог один - я выпускаю демона.
***
Стук в дверь ординаторской. Смело распахнулось, дрогнуло полотно.
– Ангелина Николаевна, вы здесь?
– А? Да, - увидела хмурого, расстроенного отца. – Да, пап?
Шумный вздох. Замялся, подбирая слова.
– Что? Опять Колмыкин?
– Ага. Опять просит явиться в отделение. Там какие-то новые
Качаю в негодовании головой.
Черти что (закатить глаза под лоб).
– Иногда мне кажется, - вдруг шаги по кабинету и замер рядом со мной, обнял, притянул к себе. – Это никогда не кончится. То животное даже с того света гноит вашу семью. Вот как так? А если они тебя посадят, Лин? Разроют все, поймут, и посадят...
Горько смеюсь.
Виновна – невиновна, свидетель – не свидетель. Хот бы что-то определенное и толковое.
– Что будет, то будет. А то, что они с пальца высасывают обвинения, основываясь лишь на отсутствии алиби в тот вечер, мой побег с дежурства и, вроде как, появлении в районе, где и был утром обнаружен труп, - полный бред. Как и наша с ним связь, знакомство: ведь если не врет, то участковый должен был подтвердить, что Кандыба лишь по наводке другого человека пришел заступиться, а не по моей собственной. И до этого мы с ним были вовсе незнакомы. А дальше вообще идет какая-то странная, больная сказка, а не мотив убийства. Будто это он помог нам тогда получить квартиру в связи с моим сиротством, а теперь, мол, попытался отжать обратно, не получив откат. Говорит, якобы среди темных дел ублюдка и скрытых документов нашли какие-то бумаги, тому в подтверждение. Чушь! Идиотизм чистой воды! Сплошные косвенные доказательства и выдумки. Подделки. И сам следователь это понимает. Поэтому и твердит, что я - больше свидетель, чем подозреваемая...
– Жаль, что ничего не могу поделать. И даже знакомые разводят руками. Ты же знаешь, я бы тебя не бросил.
Смеюсь, немного отстраняюсь от него, взгляд в глаза. Поджала губы (чувствую вину, что из-за меня и он с мамой во всё это впутался).
– Непременно. Единственные, кто меня ни разу в беде не бросил за всю мою жизнь – это вы с мамой. Если бы вы знали, как я вам благодарна, - и снова прижаться, замереть в добрых, нежных отцовских объятиях. – Мне повезло, что вы у меня есть. Невероятно повезло, ведь вы мне как родные. А это дано не каждому… Не каждому, кто лишился… чего-то важного… Найти того, кто полностью смог бы закрыть бреши в тонущем корабле…
– Я всегда хотел тебя удочерить, ты же знаешь? Все мать настаивала, чтоб ты квартиру эту чертову получила за сиротство, да доплаты. Все мало ей было…
– Пап, - смеюсь, всматриваясь в глаза. – Пап, не рви душу, я - твоя Котова, а то, что там в паспорте, на бумагах или на слуху, на чужих языках – это неважно. Мне неважно. Не должно терзать и тебя. Хорошо?
Криво усмехнулся, поцелуй в лоб и крепко, до сладкой боли сжал в объятиях, невольно закачав из стороны в сторону…
Глава 13. Война
***
Это была война. Чистой воды война, объявлена мною этому ублюдку Клёмину… и его марионеткам. И пусть уцелеет, в конце концов, лишь только один из нас, однако прежнего ничего уже не должно остаться. Камня на камне... Я пойду до конца. Я раздавлю тебя, как ты давишь меня, пусть даже если, в итоге, стану себя... уже искренне, без оговорок, ненавидеть.
Клёмин, Клёмин,… с***н ты сын.
Впервые не дожидаясь приглашения своего горячо любимого следователя, мчу едва не через весь город к нему в кабинет.