Спираль
Шрифт:
Шофер такси профессиональным чутьем узнал своих пассажиров и взял у Рамаза чемодан.
Они втроем подошли к машине. Рамаз открыл заднюю дверцу.
— До свидания, дедушка!
— До свидания, доченька! Смотри, будь умницей! — Варлам снова и так же нежно поцеловал подставленную щеку.
— Прощай, Нодар!
— Прощай, Лия! — Рамаз наклонился и сказал ей на ухо: — Я хочу, чтобы ты верила — я никогда не был так счастлив, как эти пять дней. Прощай!
Таксисту казалось, что в аэропорт едут все трое. Он удивился приказу женщины и повернулся к ней:
— Поедем?
— Поедем,
Такси скоро скрылось из глаз. Варлам и Рамаз долго махали ему вслед.
— Уехала! — обронил вдруг старый физик.
— Да, уехала, батоно Варлам!
— Тяжелая штука одиночество, молодой человек! Кто знает, когда еще навестят меня родственники из Грузии. С соседями у меня нет ничего общего, большинство друзей перемерли, другие одряхлели. Я почти совсем потерял с ними связь. Книги и телевизор — единственное мое развлечение уже до самой смерти.
— А семьи у вас нет, батоно Варлам?
— Была жена, рано умерла. Детей мы не нажили. Остался один как перст.
— Пойдемте, отвезу вас домой. Моя машина тут неподалеку.
— Пойдем, сынок! — вздохнул Варлам.
Через несколько минут они выехали на улицу Горького.
Варлам задумался о чем-то. В машине царила тишина.
Рамаз несколько раз смотрел то на него, то на подушку, лежащую на переднем сиденье рядом с Романом Гугава.
«Меня совсем не огорчает отъезд Лии? — спросил он вдруг себя. — И совсем не грызет совесть, что я безбожно врал ей? Если она когда-нибудь поймет, а она наверняка поймет, что я обманул ее, что она сделает? Наложит на себя руки?»
Рамаз убедился, что совесть совершенно не беспокоит его. Напротив, ловко разыгранная любовь доставляла удовольствие. Он никогда не думал, что в нем столько внутреннего артистизма.
«Наверное, плачет втихомолку в такси».
Он снова посмотрел на Гигошвили. И сейчас не ощутил угрызений совести, хотя и знал, что через несколько минут несчастный старик будет холодным трупом.
Он перевел взгляд на Романа. Тот напряженно сидел за рулем, и подбородок его заметно дрожал.
«Господи, неужели я так переменился, неужели я могу так спокойно сидеть в машине, когда через несколько минут примусь душить бедного старика?!»
Рамаз невольно покачал головой.
«Что же произошло? Неужели Давид Георгадзе так просто обрек бы человека на смерть? Да и обрек бы вообще? Могла ли прийти ему в голову мысль о воровстве и бандитизме?
Что же произошло?
Разве у меня изменились взгляды? Разве я не прежнего мнения о человеколюбии, о милосердии, о достоинстве? Разве я не оцениваю поступков, разве не понимаю, что творю, в какую топь погружаюсь?
Тогда что со мной? Почему я не чувствую отвращения к самому себе?
Стоит ли говорить об отвращении, когда мне даже нравится мое поведение, мои дела!
Кто я? Рамаз Коринтели, Давид Георгадзе или кто-то иной, третий?..
Кто-то иной, третий…
Не наступило ли время сказать, признаться, кто я?
Что тогда произойдет?
Невозможно!
Это будет предательством по отношению
Какое счастливое совпадение! — горько улыбнулся в душе Рамаз. — Допустим, я открылся, кто я есть. Как воспримет меня общество? Не сделаюсь ли я редким, экзотическим животным, на которое все показывают пальцем?
Нет, нет, невозможно!» Рамаз недовольно тряхнул головой, отогнал мысли и снова перевел взгляд на старика.
Через пять минут они будут на Ленинградском шоссе.
Рамаз вытащил из кармана своей черной кожаной куртки тонкие лайковые перчатки и натянул на руки.
— Сегодня прекрасная погода, тепло, — сказал вдруг Варлам, — вы, видимо, непривычны к прохладе!
— Мне не холодно. Просто я обожаю перчатки.
Машина вылетела на Ленинградское шоссе.
Роман кашлянул.
Рамаз огляделся вокруг. На хвосте у их «Волги» сидели зеленые «Жигули».
— Пропусти!
Гугава сбросил скорость, зеленые «Жигули» проскочили вперед. Сзади уже не было ни одной машины. Светофор временно остановил железный поток.
Рамаз перетащил к себе небольшую подушку.
Варлам удивленно посмотрел на нее. Он не понимал, для чего в машине эта вещь.
Тем временем Рамаз осторожно просунул левую руку под плечи старика, еще раз огляделся вокруг, не видно ли поблизости машин, сильным движением опрокинул старика на свои колени и накрыл его лицо подушкой.
— Все в порядке! — донеслась до Варлама грузинская речь.
Перед смертью старик, вероятно, все понял. Несчастный немощно барахтался, скреб ногами, хватался за сильные руки молодого человека.
Рамаз еще крепче прижал подушку к его лицу.
— Осторожно! Приближаемся к светофору, — предостерег Роман.
— Не суетись, делай свое дело.
Силы постепенно оставляли старика — сначала упала одна рука, затем — другая. В последний раз дернулись ноги.
Красный свет собрал много машин. Гугава медленно приближался к ним и наконец совсем остановился. Он волновался, глаза бегали по сторонам.
— Не кончился? — нервно крикнул он и обернулся. Увидев злобную улыбку Рамаза, он испугался и, съежившись, вернул голову в прежнее положение.
— Кажется, кончился, больше не дергается. На всякий случай подержу подушку до следующего светофора.
Не успел погаснуть желтый, как строй машин с ревом и скрежетом рванулся вперед. Роман Гугава опять тронулся последним и поехал позади всех.
Рамаз приподнял подушку и заглянул под нее.
Омерзительное зрелище являло собой безжизненное лицо Варлама Гигошвили. Рамаза чуть не вырвало. Он снова накрыл лицо подушкой. Поддерживая правой рукой труп, чтобы тот не сполз вниз, левой обшарил карманы. Вернул на место поношенный кожаный бумажник с паспортом и семью рублями — вода все равно в несколько дней испортит документ, зато у милиции рассеются подозрения, будто Гогишвили кто-то убил и бросил в воду. Они решат, что преступники непременно бы забрали паспорт, чтобы надежнее замести следы.