Спираль
Шрифт:
— Ничего, Рамаз, ты, вижу, очень устал. Роман правильно говорит, поднимись к себе, выспись и отдохни.
— Да, ты прав, поднимемся в номер. Мне хотелось, чтобы мы расстались по-другому, более торжественно.
— Может, так оно лучше. Ты не наш человек. Понятно, что у тебя другая дорога, — на глаза Романа Гугавы навернулись слезы. — Но знай, все равно мы твои братья и, когда понадобится, всегда будем с тобой.
— А я желаю тебе никогда не нуждаться в нас, — добавил Шадури.
Рамаз взглянул на него и понял, что Сосо сказал это искренне.
— Пошли
— Нам незачем подниматься!
— Нам надо поделить деньги, которые вы мне принесли, я совсем упустил из виду, что вы можете совершить какую-нибудь глупость.
— Ладно, Рамаз, успокойся! — улыбнулся Шадури, — У нас было желание сделать тебе какой-нибудь дорогой и оригинальный подарок на память о прошлой жизни и бывших друзьях. Мы хотим, чтобы ты каждый день вспоминал, что ты, всемирно известный человек, был одно время нашим другом и жил нашей жизнью.
Рамаз улыбнулся и дружески похлопал обоих по плечу.
В вестибюле они еще раз расцеловались.
— Прощай, Рамаз! — растроганно сказал Гугава.
— Прощай, Роман!
— Не забывай нас! — сказал Шадури.
Рамаз тепло улыбнулся в ответ.
Они пошли.
Коринтели, застыв, глядел им в спину, навсегда прощаясь с прежней жизнью.
Вдруг Сосо повернулся, бросив Роману, что он на минутку, и снова подошел к Рамазу:
— Рамаз, у меня к тебе вопрос. Только ты должен ответить откровенно! — Взяв приятеля под руку, он отвел его в свободный угол вестибюля.
— Слушаю тебя!
Схватив Рамаза за обе руки, Сосо спросил:
— Не обманывай меня, скажи честно, ты действительно Рамаз Коринтели?
В ответ Рамаз громко расхохотался.
— А кем я могу быть? Я еще не развеял твои сомнения?
— Не знаю, может быть, ты — его близнец. Или двойник! Ничего не могу с собой поделать, мне никак не верится, что ты Рамаз, Рамаз Коринтели!
Коринтели снова рассмеялся.
И снова Сосо Шадури забил озноб. Ни один мускул не дрогнул на лице Рамаза. Оно смахивало на грубо намалеванную маску смеха, в круглые отверстия под бровями которой смотрели чьи-то недобрые глаза.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Гоги Ломидзе сразу не понравился Рамазу. Точнее говоря, увидев восторженное лицо сестры, он понял, что Инга самозабвенно влюблена в молодого человека, — именно это и не понравилось Коринтели.
Да выражают ли слова «не понравилось» то чувство, которое охватило Рамаза при виде незнакомого юноши и влюбленной Инги?!
Сестра позвонила утром — у меня к тебе срочное дело, приходи непременно. Рамаз чувствовал себя утомленным, выходить из дому не хотелось. Голос сестры сразу взбодрил его, заставив странно трепетать сердце.
«Господи, когда наконец я справлюсь с собой?!» — подумал он в смятении.
— Как ты? — спросил он Ингу, и ему самому не понравился собственный срывающийся голос.
— Превосходно!
«Превосходно!» Подозрение резануло Коринтели по сердцу.
— Да, превосходно! Приедешь ко мне? Знай, я буду не одна. Оденься получше.
— Кто будет еще?
— Только один
У Рамаза перехватило дыхание, он растерял все слова.
— Слушаю!
— Что, Рамаз? Что с тобой? — Ледяной голос брата поразил Ингу. — Алло, алло! Я слушаю, Рамаз!
Рамаз понимал, что рано или поздно наступит роковая минута. Его охватил страх, что Инга выйдет замуж. Что тогда будет с ним? Вместе с тем одна мысль ободряла его: может быть, замужество Инги навсегда вытравит из его сердца то странное чувство, которое он испытывает к сестре.
Он всегда боялся думать о замужестве Инги. Но, может быть, было бы лучше почаще думать о нем, переварить свое чувство и исподволь свыкнуться с ожидаемым ударом судьбы.
— Алло, алло, Рамаз!
— Слушаю!
— Что с тобой, Рамаз, что случилось?
— Ничего, я слушаю тебя! — Рамаз старался превозмочь нахлынувшие чувства, боясь, как бы Инга не догадалась о них. — Какой человек, что ты говоришь?
— Я хочу познакомить тебя с одним человеком.
— Может быть, вы придете ко мне? Я что-то неважно себя чувствую.
— Во сколько нам прийти?
— Сейчас сколько?
— Одиннадцать.
— Приходите в двенадцать.
«Познакомить тебя с одним человеком!» Рамаз повалился на кровать и закрыл глаза. Он не заметил, как из комнаты исчезло солнце. Грянул гром, и полил дождь. Он чувствовал, что стало темно. Гром гремел все сильнее, молнии бороздили небо. Громыхнуло где-то совсем рядом. Струи дождя через открытое окно попадали в комнату.
«Хочу познакомить тебя с одним человеком!»
«С одним человеком…
Может быть, к лучшему, что скоро случится то, что должно было случиться? Может быть, я с корнем выдеру из сердца то страшное чувство, которое пристало ко мне как смола!
Я должен взять себя в руки, должен обуздать нервы. Иначе нельзя!» — решил он вдруг и живо вскочил на ноги.
Комнату опять заливало солнце. Уже не слышался шум дождя.
«Неужели почудилось?»
Рамаз подошел к окну — дворик, зажатый бетонными четырехугольными стенами, весь был в лужах. Ярко зеленела юная листва деревьев.
«Когда он перестал, почему я этого не заметил?»
Он взглянул на небо. Тучи куда-то исчезли. Очищенный дождем воздух был приятен, небо ярче прежнего отливало голубизной.
Одна-единственная туча, плывущая с востока, напоминала огромный невод, руками какого-то голиафа влекомый на город, — еще немного, и Тбилиси окажется в этом гигантском, свинцового цвета неводе.
Рамаз с детства любил майский дождь, любил потому, что даже в самый неистовый ливень ощущал радость и душевный подъем. Внезапное извержение водяных потоков, гром, молнии, просвет в тучах, разноцветная воздушная арка радуги, постепенно озаряемый солнечными лучами умытый город наполняли его безграничными счастьем и энергией. Им овладевало такое ощущение, словно некогда погрузившийся в море город снова всплывал наверх, свободно дышал, ширился и, сотни лет ожидавший солнца, купался в солнечных лучах.