Спираль
Шрифт:
— Не помнишь, не на серой «Волге»?
— Да, когда он ушел, я выглянул в окно, он действительно садился за руль серой «Волги».
— Болезненно худой, с седыми висками, да?
— Да, да! Откуда вы знаете?
— Продолжай, вопросы потом!
— Следователь заставил меня принести историю болезни Рамаза Коринтели. — Торадзе лишний раз подчеркнул, что разговаривает не с Рамазом Коринтели, а с академиком Георгадзе. — В ту минуту я понятия не имел, что найден труп Дато Георгадзе. Следователь подробно расспросил меня, не упоминал ли Коринтели в больнице имени Дато Георгадзе, не говорил
— Больше ничего?
— Больше ничего.
— Если кто-то донес на Рамаза Коринтели, почему следователь не пришел ко Мне?
— Нелегко допрашивать такого известного всему миру человека, как вы. Нужны юридические основания для допроса — анонимный телефонный звонок не доказательство. Не имея достаточно улик, следователь, видимо, не осмеливался прийти к вам. К тому же, почему мы должны верить, что Дато Георгадзе убит Рамазом Коринтели? Почему не предположить, что настоящий убийца пытается навести расследование на ложный след? Тем более, он уверен, что не так-то просто тронуть сенсационно известного молодого ученого…
— А если Дато Георгадзе убит мной? — закричал Рамаз.
— Как вы можете быть убийцей, когда вы — академик Георгадзе?!
— Эти руки убивали! Гены убивали! Те самые гены, которые с первого дня подчинили себе, уничтожили мозг Давида Георгадзе!
— Ради бога, замолчите!
— Если бы я верил в бога, то не попал бы в такое положение.
— Не кричите, соседи услышат!
— Пусть слышат. Теперь уже все равно!
— Еще ничто не потеряно. Что значит одна фраза, сказанная кем-то по телефону? Я уверен, что настоящий убийца намеренно наводит на вас. Все уладится, ни о чем не беспокойтесь! Я все улажу.
«И вообще, чего тебя рука опережает, что ты за манеру взял в последнее время стрелять три раза подряд?» — с поразительной отчетливостью снова прозвучал в ушах голос Сосо Шадури.
— Не стоит представлять дело так трагически, как оно выглядит на первый взгляд.
— Заткнись! — взвыл Рамаз. — Заткнись! Не хочу больше слышать тебя! Понял, что я говорю? Я, по-твоему, предстану перед правосудием и стану отбиваться — не я, мол, трижды выстрелил из пистолета в живот собственного сына?!
— Пока же не установлено, Рамаз Коринтели убил Дато Георгадзе или нет. Я еще раз повторяю — анонимный телефонный звонок не имеет никакого значения. Я убежден, что убийца старается сбить следствие со следа, спрятаться за ваш авторитет. Он уверен, что из уважения к вам не будут ни рыться, ни углубляться в старое дело. А если, паче чаяния, все-таки установят страшный факт, что Дато Георгадзе убит Рамазом Коринтели, вы, естественно, окажетесь в ужасном положении, но это вовсе не означает, что убийца — вы! — Торадзе остановился и снова платком вытер орошенный потом лоб.
Рамаз с брезгливостью посмотрел на него.
— Да, — продолжал врач, — если факт подтвердится
— Вам не придется совершить такой подвиг, уважаемый эскулап! — Рамаз медленно поднялся, подошел к шкафу, выдвинул ящик и засунул в него руку. Глаза его полыхали огнем, на лице дрожал каждый мускул, дрожала и рука, засунутая в ящик, но он не спешил вытаскивать ее.
Торадзе не отрывал от ящика глаз. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что Коринтели не вытащит из него ничего хорошего.
— В первую очередь вас, уважаемый врач, должно покарать за то, что вы ополчились против провидения!
Рамаз медленно вынул руку из ящика. У Торадзе отнялись ноги. Он не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. В руке обезумевшего Рамаза поблескивал длинный финский нож.
Рамаз загнал ящик на место и медленным, очень медленным шагом двинулся на врача.
Торадзе беспомощно озирался. Между ним и дверью находился стол. Стой он у двери, и тогда бы не удалось убежать — дверь была заперта на замок с железным засовом. Мозг лихорадочно работал, но Торадзе не находил выхода. Закричать? Ни в коем случае! Коринтели разъярится еще больше. Он понял, что осталось одно — молить о пощаде.
— Батоно Давид! — жалостно скривился Торадзе. Он точно рассчитал, что ему следует адресоваться не к Рамазу Коринтели, убийце Дато Георгадзе, а к убитому горем академику.
И тут на Рамаза напал хохот, страшный, леденящий кровь хохот. Хохотало как будто все его тело, грудь сотрясалась, а глаза полыхали гневом.
— Нам уже ни перед кем не придется нести ответственность, уважаемый лекарь! — хохотал Коринтели, шаг за шагом приближаясь к жертве.
— Батоно Давид! — в отчаянии закричал врач и заметался вокруг стола. Он пять или шесть раз обежал его и понял, что Коринтели упивается местью, иначе он в два шага догнал бы жертву. Да и догонять-то не надо, протяни руку — и хватай врача за жидкие волосы.
Рамазу как будто доставляло удовольствие видеть искаженное страхом лицо, он словно наслаждался мольбой и заклинанием, застывшими в глазах врача.
Торадзе чувствовал, что силы оставляют его. Не бессмысленная беготня, не ужас перед сверкающим ножом, а жуткий хохот Коринтели подавил и парализовал его.
— Умоляю, заклинаю, не убивайте! — взвыл он вдруг жалким, слезливым голосом и упал на колени.
Хохоча, Рамаз остановился перед ним. Медленно занес нож, но опускать не спешил; он стоял, чуть расставив ноги, и сотрясался от хохота так, будто был подключен к току высокого напряжения.