Спираль
Шрифт:
Рамаз поклонился и подождал, пока ему протянут руку.
— Я, правда, химик, — с улыбкой обратился к нему хозяин дома, — но, поверьте, прекрасно постиг глубину вашего открытия.
— Ваша оценка — большая честь для меня! — благодарно поклонился Рамаз.
— Уважаемого Ираклия Беришвили вы, вероятно, знаете, — известный всей Грузии кардиолог и наш сосед по лестничной площадке.
— Очень приятно! — Рамаз протянул руку кардиологу.
— Это мои закадычные школьные и университетские подруги. Сегодня я пригласила самых близких людей.
Девушки встали, по очереди протянули
Рамаз чувствовал, что понравился им.
Его смелость и самоуверенность возросли еще больше. Подойдя к креслу Лии Рамишвили и чувствуя, что не испытывает при этом ни малейшего волнения, он совсем расхрабрился.
— Рамаз, позвольте вам также представить близкого друга нашей семьи и нашу соседку по этажу Лию Рамишвили. Скоро придет и ее супруг.
— Очень приятно! Рамаз Коринтели! — открыл он Лии свои подлинные имя и фамилию.
Лия не поднялась с кресла. Она скованно кивнула Рамазу и картинно поднесла ко рту сигарету.
«Неужели не узнала?
Она не видела меня с усами».
На мгновение их взгляды встретились, и Рамаз сразу почувствовал, что творится в душе молодой женщины, но, не подавая виду, последовал за Макой.
— Гиви Кобахидзе, главный редактор нашей студии.
— Очень приятно! — Рамаз протянул руку молодому, но уже обрюзгшему мужчине и почему-то не смог сдержать насмешливой улыбки.
«Чем мне не понравился главный редактор? Видимо тем, что он начальник Маки», — решил он.
Игроки уже сложили нарды и отодвинули их в сторону.
— Мои друзья по школе и университету!
— Очень приятно! — повторял Рамаз, пожимая всем руки, однако ему и в голову не приходило запоминать их имена.
— Можете сесть сюда! — Мака указала на кресло.
Рамаз опустился в него и достал из кармана пачку «Винстона». При виде этих сигарет у Лии Рамишвили округлились глаза.
«Неужели это он? Неужели он?»— завертелась в ее голове одна фраза.
— Если не ошибаюсь, в вашем возрасте еще никто не защищал докторской диссертации? — обратился к Рамазу Георгий Ландия.
Рамаз понял, что никто не осмеливался начать разговор раньше главы семьи.
— Откровенно говоря, я не интересовался этой проблемой.
Он закурил.
Мака принесла пепельницу. Рамаз взял у нее разрисованную драконами пепельницу и поставил на широкий подлокотник кресла.
— Действительно никто не защищал! — авторитетно заявил профессор-кардиолог.
— Хочу напомнить, что я не защищал диссертации, — Рамаз смелел с каждой минутой. Он чувствовал, что голос становится тверже, а волнение отступает. — Я просто представил мое новое исследование. В Москве посчитали, что мой труд заслуживает как минимум докторского звания. За него же в будущем году меня, вероятно, выдвинут на соискание Государственной премии. Во всяком случае, такое решение принято в Москве.
Мака не сводила с Коринтели восхищенных глаз. Ей нравилась его манера сидеть, раскованность в разговоре и даже движение руки, стряхивающей пепел в пепельницу.
— Вам и кандидатское присвоили без защиты! — сказала вдруг Мака.
— Да, я защищал только диплом. Научный совет признал меня
— Недавно я говорил вам, что, как химик, постиг глубину вашего исследования, и должен откровенно признаться, что я поражен — вы достигли такого успеха в свои двадцать три — двадцать четыре года. Вы уже сделали то, чем многие ученые могут достойно завершать свою карьеру.
— Еще раз хочу принести вам свою благодарность. Как я недавно говорил, ваша лестная оценка — большая награда для меня.
— Многие ученые обнаруживают свои способности весьма поздно, — начал вдруг один низкорослый, рыхлый юноша, — а вундеркинды, как правило, после первого успеха выдыхаются и в дальнейшем становятся заурядными, ординарными учеными.
В зале воцарилась тишина. Обществу не понравилось бестактное замечание молодого человека.
Уязвленная Мака, не скрывая своего неудовольствия, с уничижающей насмешкой посмотрела на школьного товарища.
«Он, видимо, в детстве был влюблен в Маку. Должно быть, любовь к девушке, которая выше его на целую голову, не исчезла до сих пор, и зависть к сопернику вывела его из равновесия!» — с насмешливым сожалением решил Рамаз. Он с первых минут заметил, что от гостей не укрылась симпатия Маки к Коринтели. Она ни одним словом не выразила своего отношения к нему, но ее красивые, сияющие любовью глаза говорили красноречивее всяких слов.
— Вы, Гия, музыкант, — улыбнулся глава дома, — поэтому простительно, что вы не разбираетесь в физике, но непростительно выносить поспешные суждения о человеке, подвизающемся в незнакомой вам сфере науки.
Рамаз почувствовал, что уважаемый Георгий не позволил себе прямо сказать молодому человеку — «нетактичные и ошибочные суждения».
— Я сказал и еще раз повторяю: таким великим открытием многие знаменитые ученые могли завершить свою карьеру. А Коринтели, прибегнем к спортивной терминологии, превратил финиш в старт.
— Я бы не смог лучше сформулировать ответ, батоно, Георгий, за что приношу вам большую благодарность, и вообще мне кажется, что мы наскучили обществу разговорами о науке, — вежливо, но твердо произнес Рамаз. В его голосе явно сквозил холодок. Он обратил к Гие вспыхнувшие глаза. — Говорить о двадцатичетырехлетнем — вундеркинд, а мне, между прочим, уже пошел двадцать пятый год, несколько смешно. Вместе с тем на современном уровне развития науки, в частности физики и астрофизики, браться за какие-то проблемы, имея за собой лишь задатки вундеркинда, смехотворно. Сегодня самую незначительную проблему не решить без капитальных знаний, глубокого анализа ее и точно поставленного эксперимента. Само по себе, уважаемый… — Рамаз вопросительно посмотрел на музыканта.
— Гия! — подсказали несколько человек.
— Да, уважаемый Гия. Само по себе знание — в науке почти нуль, если у вас нет единой системы восприятия и анализа этого знания. Друзья, — Рамаз с улыбкой повернулся к остальным, — не думайте, что я выгораживаю себя, просто возник вопрос, и я высказал свое мнение.
— Между прочим, дорогой Гия, Рамаз прекрасно играет на пианино! — торжествующе повернулась к школьному другу Мака Ландия.
— Ого! Очень приятно! — насмешливо воскликнул тот.