Сплетение песен и чувств
Шрифт:
Едва переложив коробки с одного поддона, Артём брался за другие. В прицепе внутри лежало четыре пустых поддона – значит, четыре поддона с цеха можно было завезти в прицеп прямо на погрузчике, а пустые поддоны забрать. Это отчасти упрощало бы работу, если бы бетонная кромка эстакады не была вся в ямках и трещинах: колесики погрузчика проваливались в них, и приходилось подталкивать коробки плечом.
Вскоре Макар стал привозить коробки с мороженым не на поддонах, а на телегах.
– Там в мешках по десять килограммов – оправдывался Макар, показывая пальцем на пластиковые
– Ясно – сухо пробурчал Артём.
Он думал об Алине. Что она сказала бы, увидев, как тяжело ему?
Наверное, посоветовала бы бросить все и попросить кого-то помочь. Да, девушек не понять, у них своя логика, свои понятия о том, что можно и чего нельзя. Им кажется, что все вокруг непременно и по первому зову будут оказывать им содействие абсолютно во всем: от перепрограммирования плеера до покупки картошки, когда тащить пятикилограммовую сетку от магазина просто несолидно.
На потолке прицепа-рефрижератора скапливался конденсат. Капли капали Артёму за шиворот. Мерзли ноги – пол был холодным и скользким. По лицу же скатывался пот. Теплый, он щекотал лоб, склеивал ресницы, был солоноватым на вкус.
«Нет, Алинка точно бы ужаснулась и покрутила пальцем – решил Артём. – А где я еще заработаю столько? Где? Только здесь, это точно».
Артём устал. Он двигался все медленнее и медленнее. Водитель все курил и изредка заглядывал в прицеп, давая советы, как и куда ставить коробки.
– Давай, не спи, еще немного совсем осталось – наконец сказал он.
Действительно, Макар прикатил две телеги и, помогая Артёму переложить коробки в прицеп, заметил:
– Все, это последние.
На улице было уже совсем светло. Фонарь над эстакадой погас, и внутри рефрижератора стало совсем темно. Поставив в самый центр последние коробки, Артём вышел и сел по-турецки прямо на асфальт.
– Что, малец, забегался? – дымя сигаретой, спросил водитель. Артём молчал. Ему не хотелось как-то выдавать свою усталость. – Держи, это тебе.
Водитель протянул Артёму две купюры по сто рублей.
– Бери – тихо сказал Макар, которому досталось столько же. – Так положено.
Артём стянул перчатки, которые от инея и конденсата стали тяжелыми и какими-то липкими. Он молча взял купюры, свернул их и сунул в карман старых джинсов, которые здесь, в цеху, носил как рабочую одежду. Все тело ныло, покалывало в пояснице. Артём медленно поплелся в цех, на ходу снимая фартуки и размахивая перчатками.
Едва поднявшись по лестнице, Артём почувствовал неладное – к ставшему уже привычным шуму оборудования добавились отчаянные крики. Василич вопил, что есть силы:
– Ну как так можно? Я не понимаю? Вы что, вконец сошли с ума? Сейчас приедет «скорая», и что я им скажу? Нет, сколько живу и работаю, никогда такого не видел!
Аня сидела на деревянной скамейке, стоявшей у мастерских перед входом в цех, и, прислонившись к стене, спокойно ела мороженое,
– Ты выглядишь замученным, Тёма – тихо произнесла Аня и снова откусила мороженое.
– Да, так и есть – не сразу ответил Артём. – Хотя, ты на себя-то смотрела в зеркало? Мешки под глазами вон какие. Кстати, чего там Василич кричит-то? Все воспитывает?
Аня удивленно посмотрела на Артёма.
– Как? Где ты был все время?
– На эстакаде, грузил мороженое, – Артём, пытаясь хоть что-то понять, заглянул в цех через приоткрытую стеклянную дверь, затем присел рядом с Аней, на противоположный край скамейки. – А что?
– Да ничего! – она засмеялась. – Вот, «скорую» ждем!
Артём задумался.
– Это я уже знаю! Только чего в этом смешного? Что произошло-то?
– Да, Жанка, бригадирша твоя… – начала Аня.
Артём оборвал ее, даже слегка подпрыгнул на скамейке:
– Она не моя! И никакого отношения ко мне не имеет, если ты не знаешь! Ну, и что Жанка?
– Жанка поругалась с Юлей, она оператором у нас на линии стоит уже неделю, а раньше с ней всегда работала. Жанка подошла и начала хвастаться, что, мол, линия сломалась, они остатки смеси доработали, сделали контейнеры, и раньше домой пойдут.
Аня, наконец, доела стаканчик мороженого и весело отряхнула руки. Артёму показалось, что сон и усталость куда-то вдруг улетучились. А может, он просто о них забыл, переключив внимание на то, что никак не укладывалось в его голове.
– Ну, поругались? Юля отвлеклась и куда-нибудь засунула пальцы? – спросил Артём, припоминая, что пару недель назад укладчица с его линии умудрилась запихать палец под ленту конвейера и сильно порезалась. Помощь ей оказывал Гия – тот самый, из-за отъезда которого Артёма перевели в ночную смену.
– Если бы! – Ане снова было трудно удержаться от смеха. – Юля обозвала Жанку дурой, а Жанка…
– Что Жанка? Ну, не томи! Говори!
– Прости, – вдохнув поглубже, Аня, наконец, справилась со смехом. – Короче, Жанка отошла, взяла с конвейера стаканчик с мороженым, ну, уже после закалки, твердый, и завинтила Юле между глаз.
– А Юля?
– А ей-то что было делать? Схватила швабру и врезала Жанке по шее со всего размаху! – Аня снова начала гоготать.
Посмеивались и механики в мастерской: они вдруг живо начали обсуждать произошедшее. До Артёма доносились их «представляешь», «прикинь» и «вот дают» и запах дыма дешевых сигарет, заставивший его поморщиться.
«Что за ночь? – думал про себя Артём, – Только первую ночь работаю, а уже столько всего случилось. И Алина не написала, и линия сломалась, и я непонятно как уснул, и эта погрузка. Зачем я на нее согласился? И сейчас…».
На лестнице раздался шум: немолодая женщина-врач в белом халате и синей жилетке и молоденькая полная медсестра с чемоданчиком быстро поднимались по ступенькам.
– Ну, идти-то куда? – переводя дыхание, спросила медсестра.
– Туда, в цех, – Аня показала на стеклянную дверь. – Давайте я вас провожу.