Сплетение песен и чувств
Шрифт:
– Нет, не сказала, – вздохнул Артём. – Написала. Только вот зачем было притворяться? Вселять какую-то надежду, а все для того, чтобы потом так обойтись со мной?
– Ты это, не расстраивайся, – баба Даша выбирала слова, очевидно, боясь чем-то задеть и без того беспокойного Артёма. – Значит, не судьба, значит не твоя это была половинка. Ведь ничего плохого и не случилось. Повстречались вы с ней, узнали друг друга. Не вышло, видать. Но ты не расстраивайся, ты вон какой работящий! Встретишь ты обязательно и свое счастье. Такие работящие, как ты…
– Что такие, как я?
Артём показал рукой на дверь через коридор – эта комната была своего рода достопримечательностью общежития. Все возмущались, но давно смирились с тем, что там происходило.
– Да разве это дело? – возмутилась баба Даша. – Это безобразие. Никакое не счастье, даже наоборот. Ну, пьют там девахи, трахаются с этими полупьяными. И ты думаешь, им от этого лучше в жизни?
– Конечно, лучше! Они отдыхают, а я…
– А ты другой – спокойно сказала баба Даша. Артём даже не предполагал, что она может смотреть и говорить так строго.
– Обидно, что ничего не получается, а я будто не могу ничего изменить.
– Не волнуйся, будешь и ты отдыхать, но надеюсь, что совсем не так. Ладно, поболтала тут с тобой, надо на вахту, а то вдруг и вправду кто-то зайдет, а меня там нет, – засуетилась баба Даша, – Не расстраивайся. Поверь мне, все у тебя будет нормально, я не первый год на свете живу. А о ней забудь, выбрось ее из головы.
Артёму хотелось ответить, что выбросить Алину из головы, забыть о ее существовании и не вспоминать он не может. А если это и случится, то далеко не так скоро, как считает баба Даша. Но решил промолчать. К чему вступать в пустую полемику, когда ничего уже не изменить и нужно как-то жить дальше, а в данный момент – набираться сил перед очередной ночной сменой.
«И вправду, – мысли в голове Артёма возникали с бешеной скоростью. – Что толку мне сейчас убиваться? Ведь ничего не изменилось – она уже два месяца как далеко от меня. А тут стала еще дальше. Вот и все».
Греча была готова. Артём, держа кастрюлю в руках, медленно шел в комнату. Да и куда было спешить? Все, что могло случиться, уже случилось. Высыпав гречу из пакетика и положив туда припасенный в холодильнике кусок докторской колбасы, Артём удобно устроился на подоконнике. Есть, наблюдая за происходящим на улице, было одним из его самых любимых занятий.
Несмотря на ожидания, Артём не почувствовал сытости. Духота начинала казаться и впрямь невыносимой – сомнительное удовольствие сидеть на подоконнике у открытого окна и все равно обливаться потом.
Бросив грязную кастрюлю и ложку на тумбочку, Артём принялся спешно одеваться. Майка, шорты, шлепанцы – вот и вся одежда. Он вспомнил про двести рублей – нежданное приобретение минувшей ночи.
– Так кто сказал, что радоваться нечему? – спросил Артём сам у себя и, естественно, не ответил.
Все и без ответа было очевидно, било в глаза, наверное, всем, не только бабе Даше. В кармане шорт позвякивала мелочь и две сторублевые купюры прижали монеты к лежавшему там же маленькому носовому
«Плеер, где он?» – Артём остановился у двери и обернулся, окидывая взглядом комнату. На спинке стула висели джинсы, из кармана которых свешивались провода. Впереди у Артёма было четыре или пять часов прогулки – пробыть это время без музыки для него означало катастрофу. Тем более, только музыка могла отвлечь от всего случившегося – могла, но не отвлекала. Еще только закрывая комнату, Артём добавил громкости, как будто шел вдоль оживленной магистрали. Ему не хотелось слышать сейчас вопросов бабы Даши и чьих-либо других, чувствовать, что он вызывает жалость или что-то в этом духе.
Баба Даша не заметила, как Артём прошел мимо. Она сидела, облокотившись на стол, где стоял старый зеленый телефон с потрескавшимся диском, и смотрела телевизор. Вообще-то на вахте делать этого не разрешалось, поэтому телевизор был ловко упрятан в небольшую тумбочку: при возникновении на горизонте начальства или проверяющих тумбочка закрывалась на ключ.
«Алина, Алиночка, за что ты меня так? Зачем? Ведь все могло бы быть совершенно по-другому, мы были бы счастливы, я же тебе это обещал! И не забирал своих слов обратно. Алиночка, как мне хочется быть с тобой! Хотя, ты же меня прогнала, и я должен гнать эти мысли подальше, больше не вспоминать о тебе. Так? Ты думаешь, это просто? Это ты прикидывалась, что любишь меня, даже когда спала со мной, прикидывалась, что-то изображала. Зачем? А я вот – я был и остаюсь честен с тобой, и с самим собой тоже. Понимаешь? И ты это не оценила.
Ну, признайся, ты с самого начала знала, что ничего у нас не получится. Правда? И зачем было все это затевать, обманывать, говорить, что любишь и все такое? Не понимаю, прости, не понимаю! Забыть тебя, как же хочется забыть тебя».
Артём шел к Неве – душным летним вечером там должно было быть прохладно, если вообще где-нибудь в городе могло дышаться легко. Полчаса быстрым шагом – и он был там, на набережной возле Финляндского вокзала. У фонтанов было не протолкнуться: их струи приманивали к себе всех – от маленьких детей, с криком «У-ля!» гонявших голубей и тянувших руки к воде, до откровенно маргинальных типов, то ли грязных, то ли загорелых до неприличия, с недельной щетиной, параллельно с мытьем рук отыскивавших на дне монетки.
Вероятно, струи фонтанов шумели – да и как они могут не шуметь. Но Артём слышал только музыку. Собственно, так он и хотел. Должна была быть какая-то песня, как нельзя лучше соответствующая его настроению и ощущению, и ее он пытался отыскать среди десятков других, среди бессмысленных слов ведущих и бесполезной рекламы.
«А как я бы повел себя на месте Алины? Если бы я был Алиной, верил в наши чувства, в отношения. А Алина, то есть я, то есть… понятно… просто взяла и предала бы меня? Интересно, почему я не подумал об этом раньше?» – Артём снова вышел на набережную. Вид на город открывался потрясающий. Он посмотрел вниз – в мутной воде плавали какие-то мелкие зеленые водоросли, на поверхности покачивались пивные бутылки, одна из них сверху была щедро сдобрена чайками.